доставили сюда осужденного. Второй (тот, что при оружии) по-прежнему смотрит на нас.
Следуем дальше.
Проходя мимо троицы в сером, пытаюсь прочесть, что там на металлической пластине. Фамилия, имя, отчество, дата, статья и срок… Срок? Вон оно как теперь делается! Стало быть, ныне замораживают всех подряд, а не только приговоренных к высшей мере. То есть кого навсегда, кого на время. Нагрешил на два года – два года и отлежишь… Да, но в чем тогда смысл наказания? Закрыл глаза тогда – открыл сейчас. А в промежутке вроде ничего и не было. Хотя… Проведи он эту пару лет на зоне, вышел бы вполне оформившимся преступником, даже если осудили несправедливо. А так – каким был, таким остался… Разве что сильно обиженным. Вроде меня.
И еще одно: изолируют-то от кого? От общества. То есть общество целых два года может спать спокойно. Опять же экономия государственных средств: ни охранникам не надо платить, ни новых тюрем строить…
А знаете, решение-то, пожалуй, мудрое…
– А зачем нам отвернуться велели?
– Видите ли… – несколько смутившись, объясняет Бобби Сергеевич. – Несколько раз отсюда уже бежали…
Останавливаюсь в остолбенении.
– Отсюда?! Из жидкого азота?
– Ну да…
Пытаюсь собраться с мыслями:
– Это что ж… Лежит-лежит – и вдруг…
Бобби Сергеевич с понимающей улыбкой смотрит на мою ошарашенную физиономию.
– Ну, не сам, конечно… – объясняет он. – Побег подстраивают снаружи. Для начала пытаются разузнать код. Комбинацию знаков. Ну, вы сами сейчас видели – служитель набирал…
– А-а… – оторопело киваю я. – Вот почему нам отвернуться велели…
– Совершенно верно. Чтобы не подсматривали.
– То есть злоумышленники набирают код, вынимают гроб, увозят… Так просто?
– Н-ну… иногда подкупают сотрудников… Но с этим мы боремся.
– Хорошо. Увозят. А дальше?
– А дальше пытаются разморозить своими средствами. Нелегальным путем.
– И как? Удачно?
– Бывает, что и удачно. А бывает, и нет. Всяко бывает…
Коридор внезапно сламывается под прямым углом. За поворотом открывается точно такой же туннель со стенами из торцов. В колечко на ближней от меня табличке слева вставлены две свежие гвоздики. Ах, вот это зачем… Надо полагать, родственники приносят.
Вскоре догадка моя подтверждается: из глубины коридора навстречу нам движется небольшая группа… видимо, экскурсантов. Ни одной серой робы, все одеты по-разному, кое у кого в руках цветы. Возглавляет процессию девушка в трауре. Черная шляпка, черная вуалетка. Сорок один год назад так одевались организаторши похоронных церемоний.
– Не отставайте! – говорит она кому-то. – Имейте в виду, заблудиться здесь проще простого! Мы с вами приближаемся к сектору коррумпированных…
По-моему, ее не слушают. Озираются, читают надписи на табличках.
– Ой!.. – раздается жалостливый женский голос. – Смотрите: Валя Протопопова! Я ж ее знала, мы с ней в параллельных классах учились!
И, отчислив из букетика пару гвоздик, экскурсантка вставляет их в колечко.
* * *
Вскоре мы оказываемся в маленьком и совершенно пустом кабинетике без окон. Точь-в-точь моя одиночная палата: светящийся потолок, зеркальная дверь. Вся разница: вместо койки – письменный стол и три полукресла.
– Задерживается, однако, – сокрушенно констатирует Бобби Сергеевич.
– Кто?
– Следователь. Но это, знаете, даже к лучшему. Успеем потолковать о ваших делах. Присаживайтесь…
Присаживаюсь. Он – тоже, причем не за стол. Видимо, кабинетик принадлежит не ему, а кому-то другому. Очевидно, следователю.
– Вот вы в прошлый раз спросили, почему так долго… – мягко начинает мой куратор. – Были, были обстоятельства… О проделках сторонников смертной казни я вам уже рассказывал. Так вот, имелись еще как минимум две помехи. Первая – наследники…
И становится мне зябко.
– Ой… – невольно выдыхаю я, мысленно перебирая всех моих родственничков, будь им пусто!
– Да-да… – скорбно кивает Бобби Сергеевич. – И их, согласитесь, можно понять: только-только улучшили свое благосостояние – и нá тебе! Получите усопшего обратно!
– Сильно возмущались?
– Не то слово! Понастрочили протестов – с этим еще предстоит разбираться… Но вы не беспокойтесь. Думаю, разберемся. Спохватились-то они поздновато…
– А вторая помеха? – спрашиваю с тревогой.
– Вторая тоже связана с экономикой. Но и тут уже все решено. Вам ведь теперь как необоснованно замороженному причитается компенсация… за моральный и материальный ущерб.
– Какая?
И Бобби Сергеевич оглашает сумму, настолько непомерную, что я поначалу ушам своим не верю – переспрашиваю. Но нет, никакой ошибки, все расслышано правильно. Видимо, пока я спал условно вечным сном, инфляция в отличие от меня не дремала.
– А сколько это будет… по тогдашнему курсу?
Сумма приуменьшается, но все равно остается откровенно грандиозной.
– Знаете что… – решительно говорю я. – Отметьте там у себя: никаких претензий к наследникам своим не имею! Рыбка задом не плывет…
Бобби Сергеевич потрясен.
– Господи… – еле выговаривает он, чуть отшатнувшись и глядя на меня едва ли не с благоговением. – Да что ж вы за человек такой!..
* * *
Зеркальная дверь отворяется, и входит следователь.
– А-а, явились?.. – недобро произносит он, бросая на стол древнюю картонную папку с траурно-черным оттиском: «Дело №…» (надо полагать, совсем уже кого-то допотопного разморозили).
Следователь относительно молод, но крайне утомлен и рассержен. Плюхается в свое полукресло за столом и с неприязнью смотрит на Бобби Сергеевича.
– Как же ты меня достал… – цедит он. – Как же вы все меня достали! Правозащитники хреновы!..
Бобби Сергеевич отвечает ему умильной улыбкой.
– Ну вот… – укоризненно говорит он. – А я тебя обрадовать хотел…
– Обрадовать?! – взвивается тот. – Мало мне нынешних бандюганов, а тут еще ты со своими мерзляками!..
– Да погоди ты, – пытается урезонить его мой друг Бобби. – Досказать дай…
Не дает:
– Вы чего добиваетесь? Чтобы Холодильник совсем опустел? Опустеет!
– Так на вас же работаем. Есть теперь куда класть.
– Ну, вот кого ты привел? – не слушая, бушует следователь. – Кого ты мне привел? Смотрел я его дело! Ну подставили, ну… И где я подставщика этого буду теперь искать? Либо помер давно, либо тоже лежит… зябнет… – Хозяин кабинетика берет себя в руки, малость успокаивается. – Ладно… – бурчит он. – Садись пиши заяву…
Последняя фраза, судя по всему, адресована мне.
– Не буду, – говорю я.
Бобби Сергеевич сияет. Следователь недоверчиво смотрит на него, на меня, опять на него.
– Не понял…
– Чего ты не понял? Не будет он…
– Почему?
– Не хочет. Оживили – и счастлив. Всем все простил…
Следователь, однако, еще не верит нежданной удаче.
– Погоди… – бормочет он. – Но дело-то еще не закрыто…
– Какое дело? О подставе, что ли? Если нет заявления от потерпевшего, то и дела нет!
Несколько мгновений следователь сидит неподвижно. Затем встает, подходит к зеркальной двери и указательным пальцем чертит на ней косой крест. Упирается ладонью, проверяет, закрылась ли. Закрылась. Надо же, до чего у них техника дошла!
