– Уверен, что он убил много людей из самых благородных побуждений, – с горечью произнес Бейерс.
– Ты прав.
Бейерс уронил руки на стол и посмотрел на друга.
– Скажу тебе откровенно, Антон: мой народ будет драться. Люди не станут спокойно сидеть и смотреть, как их лишают всего, что они создали своими руками, как арестовывают и убивают их родных и друзей. Они решат, что это никогда не прекратится, и будут правы. Что мне делать, Антон?
– Я имперский офицер, Альберт. Не мне решать и советовать.
– Но ты еще и честный человек.
Верещагин заставил себя улыбнуться.
– Ты слишком мелодраматичен, Альберт. У нас здесь четыре имперских батальона,> а в небе военные корабли. Ты предлагаешь, чтобы мы совершили измену, притом абсолютно бесполезную?
Бейерс развел руками.
– Тогда скажи мне, как имперский офицер, какой выбор есть у моего народа? Мы будем драться, Антон. Пускай мои слова звучат по-книжному, но если ты скажешь, что у нас есть хоть один шанс, мы поднимемся на борьбу, чтобы надежда на свободу осталась хотя бы у будущего поколения. К тому же ты не прав, говоря, что не тебе решать и советовать. Ты тоже сделал нас такими, какие мы есть, и не можешь попросту умыть руки. Я знаю, что и ты уже начал приготовления.
– Да, начал, надеясь, что этот день никогда не наступит. Бог даст, дело ограничится приготовлениями. – И он добавил шутливым тоном, скрывая свои истинные чувства: – Земля ведь регулярно проходит циклы насилия, ведущие к катастрофе. А чем мы лучше? – Вынув из нагрудного кармана лист бумаги, Верещагин бросил его на стол. – Вот список людей. Поговори с каждым из них. Мне нужно знать, поддержат ли они восстание, если мы его возглавим, и готовы ли они к тому, что их ожидает в случае поражения. Если каждый ответит «да», я призову моих людей следовать за мной. Я не религиозный человек, но думаю, что мы погубим наши души, если повернемся спиной к этой планете.
Бейерс просмотрел список и постучал по нему пальцем.
– А если кто-то из них предаст нас?
– Тогда полковник Суми казнит нас обоих и проблему будут решать другие. Разумеется, ты понимаешь, что, если наша попытка потерпит неудачу, африканерская нация заплатит такую страшную цену, какую ты даже представить не в состоянии.
Бейерс кивнул, сложил бумагу вдвое и спрятал ее.
– Допустим, мы получим согласие этих людей. А как нам убедить всех остальных?
– Полковник Суми уже делает это за нас, – мрачно улыбнулся Верещагин. – Надеюсь, директор Мацудаира ему поможет.
Сидя в своем офисе и изучая лицо Ханны Брувер, Хории обошелся без обычных вежливых банальностей.
– Почему вы пришли ко мне, мадам спикер?
– Произошли инциденты, намеренно раздутые вашей тайной полицией, – дерзко заявила Брувер. – Люди Мацудаиры открыто похваляются, что распустят наше правительство и поработят наш народ. Мой дед погиб, чтобы остановить прошлый мятеж. Я пришла к вам, чтобы узнать, есть ли какая-нибудь надежда избежать следующего?
На лице капитана Ватанабе был написан откровенный ужас.
– Могу только обещать, – сдержанно отозвался Хории, – что сделаю все от меня зависящее, дабы разобраться в упомянутых вами инцидентах.
– Я надеялась получить другой ответ на прямой вопрос. – Брувер поднялась и направилась к двери, но задержалась на пороге, чтобы задать последний вопрос: – Почему ваши люди так ненавидят нас?
– Дело не в ненависти, – терпеливо объяснил Хории, продолжая сидеть. – Мастер фехтования, придерживающийся учения дзен, не ненавидит своего противника и не испытывает желания убить его. Он делает нужные движения, а если его противник убит, значит, тот оказался в неправильном месте. Западный психоаналитик может сказать, что фехтовальщик движим подсознательной ненавистью, но он лишь продемонстрирует непонимание сущности дзен. – Адмирал сделал паузу. – К сожалению, если ваш народ пострадает, это произойдет потому, что он оказался в неправильном месте.
Когда Брувер ушла, Хории обернулся к Ватанабе.
– Интересный обмен мнениями. Хотя то, что необходимо сделать, должно быть сделано как можно правильнее, верно? Поэтому узнайте, пожалуйста, у капитана Янагиты, напомнил ли он капитану Ёсиде, замполиту подполковника Верещагина, о его долге и священном наследии предков.
– Слушаюсь, достопочтенный адмирал, – поклонился Ватанабе.
Работая за столом, Харьяло услышал гудение радио и знакомый голос.
– Это Верещагин.
– В чем дело, Антон? Я думал, ты на заседании штаба. Откуда ты говоришь?
– Я вышел пройтись, оставив вместо себя Томаса. Меня неспроста не пригласили на заседание.
– Неприятности начались? – в лоб спросил Харьяло.
– Вот именно, – подтвердил. Верещагин. – Пришло время, Матти. Начинай потихоньку распускать нестроевой контингент.
За пять лет люди Верещагина пустили крепкие корни в зейд-африканскую землю. Даже у неафриканеров появились стойкие привязанности, и члены солдатских семей были именно тем слабым местом, по которому полковник Суми не замедлит нанести удар. Жен, частично устроенных в службах батальона, следовало отправить в пещеры, пробитые в Драконовых и Урманных горах, а других членов семей – родителей, сестер, братьев и более дальних родственников – потихоньку удалить из городов, где они были наиболее уязвимы.
Харьяло кивнул.
– Что мы им скажем?
– Скажешь, что это всего лишь мера предосторожности.
– Они не поверят ни одному слову и сразу все поймут.
– Тогда они поймут и то, что чем меньше мы будем об этом говорить, тем лучше, – ответил Верещагин.
– Ладно. – Харьяло ударил ладонью по столу. – Что дальше?
– Подождем, пока адмирал Хории сделает первый шаг и пока люди Альберта решат, как им поступить, – просто сказал Верещагин. – Я встречаюсь с ними вечером и хотел бы, чтобы ты тоже присутствовал.
– Дай мне знать, где и когда. Что случилось прошлой ночью? Я слышал о какой-то политической активности.
– Думаю, адмирал Хории предложил Суми и Мацудаире предпринять скромные усилия по дискредитации зейд-африканской политической системы, прежде чем он распустит правительство, поэтому Суми предложил Христосу Клаассену представить в Ассамблею законопроект, объявляющий африкаанс единственным официальным языком планеты. Суми не зашел так далеко, чтобы открыто предложить финансовую поддержку, но Христос утверждает, что запах денег витал в комнате.
– Разделяй и властвуй. Такой законопроект наверняка взбесил бы ковбоев. Ну и как отреагировал Христос?
– Горячо поблагодарил Суми, потом отвел своих людей в заднюю комнату и предупредил их, что это провокация с целью помочь Мацудаире и что он лично распнет любого политика из партии Реформированных националистов, который попадется на эту удочку.
