– Две по трое? – спросил Левашов. – Кто с кем?
– Да нет, я, пожалуй, пойду, – сказал Кирсанов, вставая. – У меня тоже есть свои развлечения…
– И я тоже. – Воронцов развел руками. – Длительное оставление несения вахтенной службы без надзора несовместимо с капитанской должностью. – Схожу на мостик, потом посмотрю, не скучают ли пассажиры…
Из четверых оставшихся трое одновременно вспомнили последнюю, пожалуй, спокойную игру в их жизни, летом восемьдесят четвертого[60].
– Раков только не хватает, – с печалью сказал Левашов.
– Зато уж тут гарантированно никто не помешает, – ответил Шульгин.
В баре в специальном шкафчике имелись разные настольные игры, в которые могли бы захотеть сыграть посетители, запечатанные колоды карт в том числе.
– Давай, молодой, – протянул Шульгин колоду Фесту. – Сдавай до туза…[61] И больше ни слова о делах.
– Теперь стоило бы обсудить реально сложившуюся обстановку антр ну[62], как выражались герои А. Дюма, – сказал на следующий день ближе к двенадцатой, полуденной склянке Шульгин, взобравшись по трапу в «рабочую» капитанскую каюту Воронцова, непосредственно сообщающуюся с ходовой рубкой парохода. Каюта была невелика, всего из двух отсеков – спального, размерами чуть больше вагонного купе, и рабочего салона, с письменным столом, терминалом компьютера, репетирами всех основных навигационных приборов и селекторной связью со всеми боевыми постами «Валгаллы». Здесь Дмитрий мог отдохнуть, не опасаясь, что кто-нибудь, да хоть бы и жена, помешает, одновременно контролируя обстановку на судне, несение службы штурманами и всей вахтой. Случись что – десять ступенек по трапу, и он уже на мостике.
Кроме того, каюта была полностью изолирована от избыточной моментами (все ж таки самое начало XX века и царство стиля модерн) роскоши парохода, напоминая, что «Валгалла», кроме всего, еще и боевой корабль, вооруженный посильнее, чем линейный крейсер Первой мировой войны.
Она напоминала ему о прежней службе, когда его вдруг, сразу после получения четвертой звездочки, кинули на Дальний Восток. Обстановка там тогда была сложная, и начальство убило двух зайцев, избавившись от строптивого офицера в штабе Балтфлота и усилив «восточные рубежи Родины» перспективным командиром. Дали ему тогда сторожевик «сто пятьдесят девятого проекта» водоизмещением в восемьсот тонн и с экипажем семьдесят человек.
Многие на флоте тянут лямку все двадцать пять лет, так и не удостоившись гордого звания «командира». А тут в двадцать шесть лет и свой корабль, и перспектива досрочного получения двухпросветных погон. И ко всему этому – первая в жизни настоящая, собственная каюта, любовно отделанная и украшенная предыдущими владельцами с помощью умельцев на все руки, которых отчего-то среди матросов и солдат обнаруживается во много раз больше, чем «на гражданке».
Кое в чем Дмитрий воспроизвел здесь элементы того флотского декора.
Вслед за Сашкой в каюту протиснулись Новиков с Фестом. Не то чтобы на огромном пароходе негде было больше уединиться для приватного разговора. Там, где по проекту размещалось больше пяти тысяч человек, даже ныне присутствующие полторы-две сотни терялись почти бесследно, и можно было долго бродить по коридорам, салонам и палубам, поражаясь пугающей пустоте многочисленных помещений пассажирского и служебного назначения.
Просто по старой, с детских лет еще привычке всякие уединенные места, куда даже случайно, а тем более – намеренно не могут проникнуть посторонние лица, казались самыми подходящими для всякого рода конфиденций. Такая уж черта характера, не зависящая от возраста и не имеющая отношения к паранойе. Просто пацаны во все времена любили устраивать себе тайные пристанища то на чердаках, то в ветвях старых могучих деревьев, наподобие героев «Детей капитана Гранта» или «Приключений бура в Южной Африке», а то и в лабиринтах послевоенных бомбо– и газоубежищ, поддерживаемых в относительном порядке, но месяцами не посещаемых представителями «Гражданской обороны», за которыми эти привлекательные сооружения числились.
Ну и вид отсюда открывался получше, чем из любой пассажирской каюты или с палубы, – все же на пятнадцать метров выше самой верхней точки «Солнечной палубы» и с обзором на все тридцать два румба.
Хорошо! Темная до черноты синева океана, кое-где украшенная белыми гребешками волн, и столь же безграничное густо-голубое небо, тоже с белыми барашками, но уже облаков. Прямо тебе – «благорастворение воздухо́в», нечто такое, на суше практически не встречаемое, разве лишь где-нибудь на вершинах Кавказских гор, где отсутствие моря компенсируется бездонными пропастями и ущельями, при взгляде в которые тоже захватывает дух.
– Пиво, кофе, чай? – предложил Воронцов гостям, расположившимся вокруг откидного столика под лобовым панорамным окном, откуда видно было миль на двадцать, если не больше.
– Я бы пива, если не баночное, – сказал Шульгин, остальные предпочли «чай по-адмиральски».
– Конкретнее пояснить можешь, что сейчас понимаешь под «сложившейся обстановкой»? – спросил заваривавший положенный ему по чину чай адмирал, когда друзья, разложив на столе курительные принадлежности, задымили трубками. Более практичного и универсального приспособления, чем хорошая трубка, для использования на морях не существует. Пожароопасность намного меньше, чем от сигарет и папирос, и курить можно в любую погоду, «и в дождь, и в ветер». Опять же возможность составлять смеси из разных сортов табака, по вкусу и настроению.
– Есть необходимость уточнять? – удивился Сашка. Они с Новиковым уже ночью, после удачно для них закончившейся партии, больше трех часов обсуждали обстоятельства, в которых оказалось «Братство», да и весь мир за время их отсутствия. И кое-что придумали. – Ну, извольте, ваше превосходительство. Берем, так сказать, текущий момент. Никто в принципе не настаивает – можно оставить все как есть, и на нашей условной ГИПе[63], и на соседней параллели. Но нам просто интересно – вы так прямо и считаете, что идеально все придумали и с «Мальтийским крестом», и с нашей «демократической Россией»? А вдобавок вдруг еще затеяли параллельную игру с президентом Ойямой и господином Сарториусом? Не сложновато ли выходит? Многомерные шахматы… Пешка выходит в пространство слонов. К тебе вопросов нет, – качнул он головой в сторону Феста, – меня точка зрения Дмитрия Сергеевича волнует…
Новиков в это время старался не смотреть ни на Феста, ни на Воронцова, больше на свою трубку. Он рассматривал ее с большим интересом, словно пытался найти в ней случившиеся за два года изменения. Не трогал ли кто драгоценный «Петерсен» в его отсутствие, не повредил ли слой тщательно создаваемого «научным обкуриванием» нагара.
