5
Настойчивость старухи удивила охранника, он видел здесь многих посетителей, но все они, даже те, кто был высокого звания и при деньгах, посматривали на дюжих охранников с опаской. Но только не эта старуха. Хотя – как старуха? Старая женщина – так было точнее. Она не выглядела беспомощной, просто в годах.
Но что скажет хозяин? Он был скор на выводы, мог и в морду заехать, если не понравится хоть слово. А охранник в морду не хотел, тем более что хозяин бил больно, до кровавой раны. Многие ходили со шрамами после такой расправы, но хорошо хоть места не лишал.
– Ты куда? – спросил охранника лакей, который был негласным первым лицом во всей обслуге.
– К хозяину с докладом.
– Что за доклад?
– Баба старая ломится, говорит, что хозяину эта встреча очень нужна.
Охранник развел руками, следя за реакцией лакея. Тот служил здесь лет тридцать и знал о жизни хозяина много такого, о чем охранники и не догадывались.
– Может, полюбовница старая? – произнес лакей и почесал в затылке.
– Это ты у меня спрашиваешь?
– Это я у себя спрашиваю, – уточнил лакей и вздохнул. – А чего вообще говорила – как назвалась?
– Никак не назвалась. Доложи, говорит, господину Овцеру, что есть новости про Маржинскую дорогу.
– Так и сказала?
– Слово в слово.
– Охо-хо, – покачал головой лакей и поправил съехавший набок парик.
– Чего стонешь?
– А то, что у хозяина через ту дорогу много переживаний намешано…
– И чего? Может, не ходить? – забеспокоился охранник, помня о недавней участи своего коллеги, который принес хозяину «не ту новость» и был жестоко бит. Овцер его мог и вовсе затоптать, не вмешайся вовремя слуги.
– Не, ты сам иди. А то, как же без доклада?
– А может, ты доложишь?
– А я при чем? Я в комнатах служу, мне насчет ворот ничего не сказано. Но я тут постою, так что топай без боязни.
– Без боязни, – повторил охранник и, поправив шляпу, вздохнул. Затем подошел к дверям и постучал.
– Что за дела?! Кто там скребется, как крыса подвальная?! – проревел Овцер. От страха у охранника закружилась голова, в лицо пахнуло холодом, но отступать было поздно, и он вошел в присутственный апартамент хозяина.
– Доброго утра, достопочтенный господин Овцер! – произнес он и поклонился.
– И?
Овцер стоял возле полки с книгами и глядел в золоченые переплеты, негодуя на ранний визит охранника. Он уже который день был не в духе.
– Ваша милость, пришла старая женщина, к вам просится.
– Старая женщина? – удивился Овцер. Он привык к разного рода просителям, но то были в основном купцы, нуждавшиеся в приращении капитала, а тут – старая женщина.
– Что ей нужно?
– Ну, так – встретиться с вашей милостью.
– А кто она такая?
– Не сказала, ваша милость, только что-то про дорогу обмолвилась.
Овцер так посмотрел на охранника, что тому показалось, будто его пригвоздили к стене холодной пикой.
– Про какую еще дорогу? – не разжимая челюстей, проговорил Овцер и двинулся на перепуганного охранника.
– Про Маржинскую, ваша милость… Но я про нее ни слуху ни духу! Первый раз слышу!..
Овцер шагнул к нему ближе, и охранник со страху осел у стены, с ужасом взирая на широкоплечего хозяина в дорогой шелковой сорочке и красных бархатных штанах солдатского покроя.
У Овцера была короткая черная борода и жгучий взгляд, пронизывающий до костей. Сейчас он был босой – любил ходить по теплому полу и оттого казался охраннику еще более диким.
Склонившись над холопом, Овцер сжал огромные кулаки так, что щелкнули суставы, но, вспомнив досадный инцидент месячной давности, взял себя в руки и отошел к окну.
– Как она выглядит?
– Ну… это…
Охранник понял, что пронесло, однако соображал пока очень плохо.
– Ну… она это… она сухая такая… Но глаз строгий, ваша милость, очень строгий глаз!
– Хорошо, веди ее сюда.
– Су… слушаюсь… – прошептал охранник и, не сразу найдя дверь, выскочил вон. После него в комнату вошел старый лакей и застыл в выжидательной позе.
– Сапоги подай.
– Вон они, ваша милость. И носочки к ним из крученых ниточек. Чистая шерсть! – елейным голосом пропел лакей и, приблизившись, поставил пару сапог с запущенными в них носками. – Желаете, чтобы обул?
– Пошел вон.
– Слушаюсь, – пробормотал лакей и вышел спиной вперед. Дверь закрылась, и Овцер, вздохнув, принялся обуваться.
Едва Зена вошла в апартаменты, провожавший ее лакей тотчас захлопнул дверь. Пришлось осматриваться самой, и она прошла в середину просторной комнаты.
Вдоль стен стояла мебель орехового дерева, кое-где украшенная резной костью и золотом. Дорогое зеркало с настоящей амальгамой высилось до самого потолка, а новомодные гобелены, привезенные из Ингландии, были развешаны без счета.
Половину окон закрывали тяжелые шторы, и комната освещалась лишь с одной стороны – светом окон, выходивших во двор.
Но, несмотря на богатую обстановку, дорогое дерево на полу и серебряные светильники, уюта здесь не ощущалось, только напряжение и страх. Хозяин чего-то боялся.
Зена вздохнула и коснулась левого рукава, где был спрятан кинжал, с которым она не расставалась тридцать лет.
Она пришла с миром, но кто знает, как настроен хозяин?
Он появился из потайной дверцы, скрытой заморской мозаикой, в то время как Зена ожидала его у лакированной двери с инкрустациями.
– Ты кто? – сразу спросил Овцер, наступая на Зену и пытаясь вспомнить, откуда ему знакомы ее черты.
Горничные, прачки, белошвейки, купеческие жены, дамы из семейств королевских чиновников – все былое пронеслось перед глазами Овцера, но это было не то. К тому же по Маржинской дороге он проезжал десятки раз.
– Не признал? – спросила Зена, пристально глядя на Овцера и по его глазам понимая, что он далек от этого.
– Стоп!
Овцер скрестил руки на груди и кивнул:
– Ты – та самая разбойница! Зена!..
– Ну, наконец-то. Думала, не вспомнишь.
– Да я тебя никогда не забуду, потому что поклялся найти и убить, тварь ты такая!.. – закричал Овцер, яростно жестикулируя и надвигаясь на непрошеную гостью, но та не сдвинулась с места, а Овцер остановился перед ней и, опустив руки, сказал: – Ты постарела, но осталась прежней Зеной.
– Я старалась.
– Ты помнишь, сколько унесла моего золота?
– Сорок фунтов, без двух унций.
– Точно. Но ты же понимаешь, что за эти деньги тебя убьют трижды?
– Да хоть четырежды, Ярмук, ты это золото уже не вернешь.
– Дело не в золоте, дело в чести! – снова начал распаляться Овцер. – Ты опозорила меня! В конце концов – я поклялся! Почему ты так со мной поступила?
