Я замедлил шаг. Действительно, почему я на нее обижаюсь? То, что у нас все так засекречены, что и не подозревают о существовании параллельных служб, — дело-то, в сущности, обычное. Просто меня грызло неприятное ощущение, что меня держат за человека, который умеет только бегать и стрелять, если за него думает кто-то другой, вроде этих дистанционно управляемых смертников-зомби… Ну, короче, за дурака… А вдруг они правы? И я действительно больше ни на что не гожусь? Туповатый, но добросовестный Олаф Матиссен, ну что с него взять?
И я почувствовал, что лицо мое заливает жаркая волна стыда. Кажется, даже уши покраснели.
— Ладно, — пробормотал я, — что уж тут поделаешь… Как ты умудрилась связаться с Антоном? Хенрик же с тебя глаз не спускал!
— Отдала записку продавцу на бензоколонке, когда покупала кофе и сандвичи, помнишь? И попросила его связаться по такому-то номеру телефона и сказать то-то и то-то.
— Всего-навсего?
Она чуть заметно усмехнулась.
— А ты что думал?
Вся беда в том, что я вообще ничего не думал. События последних дней шарахнули меня по голове, вышибив остатки соображения не хуже, чем какой-нибудь хороший свинг левой профессионального боксера. Я все еще продолжал нерешительно топтаться на месте, когда она подошла поближе и, привстав на цыпочки, нежно меня поцеловала.
— Я еще не поблагодарила тебя за то, что ты меня вытащил из того подземелья, — сказала она. — Ты был великолепен! Но у нас впереди еще много времени. А сейчас тебе нужно отдохнуть. Всем нам нужно. Предстоит большая работа. Увидимся в два.
И она, повернувшись, пошла прочь по коридору, цокая каблучками. Какое-то время я тупо смотрел ей вслед, потом, пожав плечами, направился в свою каталажку. Сейчас мне хотелось только одного — как следует выспаться.
Но как следует выспаться опять не удалось — не такой уж Антон человек, чтобы давать поблажки своим сотрудникам. Казалось, я только глаза сомкнул, а меня уже будил угрюмый дежурный. Единственное, что меня немного с ним примирило, — это поднос с чашкой кофе, который он приволок с собой. Он поставил поднос на пол рядом с моей койкой и буркнул:
— Собирайтесь. Шеф велел вам поторопиться.
Я взглянул на часы. Черт! Без четверти два! Я спал чуть больше четырех часов — а казалось, мог проспать бы целые сутки, дай только волю.
— Антон сказал, что горячий душ и чистая рубашка пойдут вам на пользу. — Пока я расправлялся с кофе, дежурный изучал меня с холодным интересом, словно я и впрямь был каким-то запертым в камеру нежелательным элементом. — Где душевые вы, надеюсь, еще помните?
Я оставил чашку и с удовольствием потянулся.
— Вчера вроде помнил.
В глазах у дежурного мелькнул какой-то намек на сочувствие.
— Ну и видок же у вас, — заметил он, — на вас что, асфальтовый каток наехал?
— Парень, я предпочел бы каток, — почти искренне ответил я.
…Горячий душ и чистая рубашка воскресили меня к новой жизни — не скажу, что я с готовностью согласился бы ринуться в новые передряги сломя голову, но, по крайней мере, вновь ощутил, что голова у меня на плечах все же имеется.
В кабинете Антона все оставалось по-прежнему, только ворох бумаг был аккуратно разложен на три стопки, и Хенрик с Карсом уже углубились в чтение. Я поискал глазами Сандру — она, склонившись над сервировочным столиком, разливала в чашки кофе. Антон, поймав мой взгляд, ухмыльнулся:
— Она уже это видела. Это — для вас троих.
Я пожал плечами. Уж такой он был человек, Антон, что не упускал возможности лишний раз прищемить мне хвост.
Распространяться на эту тему я не стал. Придвинул стул и взялся за оставшуюся стопку сводок.
«Патрик О’Нил, грузчик дублинского аэропорта. Отец — потомственный шахтер, мать — домохозяйка. Возраст — 48 лет, умственные способности — ниже среднего; хобби — коллекционирование пробок от пивных бутылок. Вплоть до настоящего времени никаких видимых отклонений в поведении не наблюдалось, если не считать пресловутой ирландской вспыльчивости, из-за которой он в 2127 году подвергся двухнедельному тюремному заключению. Выпущен под залог в мае 2127 года. Во время пребывания Патрика в тюрьме врач, пользующий заключенного, получившего в драке черепно-мозговую травму, нанесенную тяжелым предметом, вероятнее всего бутылкой, обратил внимание на то, что больной в бреду говорит на неизвестном языке. Специалисты, которым он давал прослушать магнитофонную запись, терялись в догадках, пока наконец запись чисто случайно не попала к профессору кафедры мертвых языков Кембриджского университета доктору Ричарду Баттерби, который заключил, что, весьма вероятно, Патрик изъяснялся на одном из коптских наречий, исчезнувшем более двух тысяч лет назад. Поразительно то, что О’Нил ни при каких обстоятельствах не мог столкнуться с этим языком хотя бы косвенно — если учесть, в каких условиях он рос и воспитывался. Оправившись от последствий удара, он, казалось бы, полностью вернулся в свое исходное состояние и не помнил ничего из того, что происходило с ним после травмы. Тем не менее решено было установить за ним дополнительное наблюдение, для чего наш агент устроился на работу в одну с О’Нилом бригаду. После двух недель совместной работы им были отмечены и другие странности в поведении объекта: временами он прерывал работу и, глядя в одну точку, начинал что-то бормотать, причем создавалось полное впечатление, что он отвечает невидимому собеседнику. Ранее неспособный даже к простейшим математическим расчетам, он вдруг стал проявлять поразительную способность складывать в уме пятизначные цифры и моментально переводить принятые в Европе меры веса в фунты и наоборот. Причем сам он затруднялся объяснить, как именно это у него получается. «Это просто вдруг вспыхивает у меня в голове, и все», — говорил он.
Раньше он слыл человеком компанейским, любящим после работы поболтать за кружкой пива, теперь же все больше предпочитал уединение. Тем не менее наш агент прилагал все усилия, чтобы сблизиться с Патриком. Единственное, о чем объект говорил относительно охотно, — это о своих снах. Он жаловался, что, стоит ему только заснуть, как ему начинает мерещиться настойчивый голос, зовущий его по имени. Он понимает, что должен куда-то идти, но никак не может найти нужного места. В своих снах он плутал по каким-то пугающим лесным дебрям или по узким горным ущельям, двигаясь к неведомой ему самому скрытой цели.
— Не знаю, что это там такое, — говорил он, — знаю только, что, если туда доберусь, эти кошмары прекратятся.
Жалобы на дурные сны продолжались около полутора месяцев, затем однажды наш агент застал Патрика в непривычно радостном расположении духа.
— Наконец-то я нашел это! — сказал он в ответ на вопрос агента. — Это великолепный город! Чудесное место!
Более подробно описать город О’Нил затруднялся. Особенно мешало то, что Патрик, человек глубоко религиозный, описывал увиденное им во сне примерно в тех же выражениях, в каких апокрифические тексты изображают рай. Наш агент предложил обмыть это радостное событие — он надеялся, что под действием алкоголя у объекта развяжется язык и из него удастся вытянуть какие-то ускользнувшие ранее подробности… Патрик согласился неохотно — с момента выхода из тюрьмы он, как уже упоминалось, почти не пил. После первой кружки в пивном баре «Две русалки» объект встал и направился в туалет, сославшись на естественную надобность.
Тем не менее, когда спустя четверть часа объект не появился, наш агент, проявив запоздалую оперативность, решил выяснить все на месте. Туалетная комната была пуста. Осмотрев ее, агент убедился, что никакого запасного выхода ни на улицу, ни в служебные помещения там не имелось. Единственное окно, находившееся под потолком, было застеклено и забрано решеткой. Ни стекло, ни решетка повреждены не были. «Такое ощущение, что объект растворился в воздухе», — оправдывался агент.
Последующий опрос знакомых и соседей ничего не дал — последнее время Патрик жил замкнуто. Единственное, что могло представлять какой-то интерес, — это наброски карандашом, найденные при обыске квартиры О’Нила. Очевидно, их делал сам объект, пытаясь изобразить то, что он видел в своих снах. К сожалению, он был неважный рисовальщик — идентифицировать нарисованные им объекты и пейзажи не удалось…
Я оторвал взгляд от листка, сплошь исписанного убористым шрифтом.
— И вы хотите сказать, что Особый отдел занимается подобной ерундой? Парень просто подвинулся от удара по голове, вот и все. Да я сотни раз слышал про такие штуки!
— Может, из этих сотен пять-шесть случаев стоило бы рассмотреть повнимательней: — проворчал Антон, — ладно, не болтай. Читай дальше.
