- Как?
- Вот так, - проводит ладонью. - Разрежут, вынут, потом зашьют. Мне девки шрамы показывали. Смотреть страшно!
Следующий день и на самом деле выходным получается. Только у охотников, а не у чудиков. Два вертолета прилетают, ретранслятор и автоматическую метеостанцию привозят. И чудики летят устанавливать их на вершину самой высокой горы.
А перед тем, как установить, верхушку надо от снега и льда до камня очистить, в камне дыры высверлить, в них штанги вогнать, что-то там зацементировать. Я понимаю, что дело непростое. А Мудреныш решает своими глазами посмотреть.
Когда первая вертушка взлетает, выясняется, что Мечталка тоже решила своими глазами посмотреть. Я замечаю, что Сергей нервничает, от своей машины не отходит. Рацию громко включает, чтоб разговоры тех, кто сверху, слышны были.
В полдень в горах что-то бабахает. Эхо долго гуляет. Где-то камнепад сходит. Через час - опять. Сергей говорит, взрывами вершину ото льда и ненадежных камней очищают.
Вскоре из леса прибегают два возбужденных геолога из тех, кого наверх не взяли.
- Петроглифы! Великолепные петроглифы чудесной сохранности! - размахивает руками тот, что постарше. - Целая галерея удивительных петроглифов!
- Это вы о рисунках на базальтовой скале с козырьком? У поваленной сосны, - уточняет Ксапа, чему-то смутившись.
- Ну да! Их нужно немедленно зафиксировать! Черт! Где моя камера? Кто опять взял мою камеру?
- Григорий Кузьмич, да не суетитесь вы так. Никуда петроглифы от вас не убегут. А если даже убегут... - геолог насторожился, - я кликну малышей, мы вам новых нарисуем, - заканчивает Ксапа.
- Оксана Давидовна, так это ваши?
- Ну... Парочка моих, в стиле "палка, палка, огуречик" тоже есть. Но я главным образом краски размешивала.
- А мамонт?
Ксапа хихикает, закрыв лицо ладонями. - Это не мамонт. Это одногорбый верблюд дромадер, которого караванщик за повод ведет. Ну не художник я! Когда верблюд не получился, я попыталась лишнее стереть. Стало только хуже. Тогда я замаскировала мазню под мамонта.
- Оксана, вы только что похоронили гипотезу о великом переселении народов, - чуть не до слез огорчается геолог.
Просыпаюсь и некоторое время слушаю, как Ксапа учит слова языка Чубаров. Жамах иногда поправляет. С языками у Ксапы беда. Никакой памяти. Но упорства много. Все чудики упорные.
Жамах сидит, коленки в стороны, и аккуратно остругивает древко копья. Весь пол усыпан мелкими желтыми стружками. Опять мое копье взяла! Ладно, пусть строгает. С копьем она лучше меня обращается, не испортит.
Быстро одеваюсь, глажу по спинкам своих женщин, чтоб улыбнулись, и, потягиваясь, выхожу из вама. Три девки с грязными горшками и облезлой шкурой направляются к речке. Бегу к Головачу.
- Головач, дай шкуру кабана. Ненадолго!
Зажав свернутую шкуру подмышкой, прячась за кустами, бесшумными охотничьими шагами крадусь за девками. Когда девки начинают мыть горшки, накидываю шкуру кабана на спину, становлюсь на четвереньки и по кустам подбираюсь поближе. Сейчас визгу будет!..
- ... наконец-то у парня семейная жизнь наладилась. Такой видный охотник, и холостяком ходил.
- Небось, заречные по нем до сих пор сохнут.
Интересно, о ком разговор? Затихаю и ложусь брюхом на землю.
- Двух баб взял - и обоих из чужих племен.
- Одну мог бы и из наших взять.
- Да ладно тебе! У тебя свой мужик есть.
Похоже, о Баламуте речь.
- Я не завидую. Просто не дело, когда в семье три охотника. Кто-то с детьми сидеть должен, очаг поддерживать.
- Поверь моему слову, скоро Ксапа забудет про охоту.
- С чего бы?
- Она с мальцом больше родной матери носится. Как Жамах на охоту, из рук не выпускает.
Мать моя - медведица! Ведь обо мне говорят! Подпираю голову кулаком и слушаю.
- А все-таки, малец не его. Как ни считай, Жамах к нам зимой уже с пузом пришла.
- А чей, не говорит?
- Мой, говорит. Медведь с сыновьями, наверно, постарались. А может, еще когда у степняков была, кто-то созоровал. Какая сейчас разница? Клык за своего признал.
Ух ты! Вот так и узнаешь о себе самое интересное. Слушаю новости и незаметно засыпаю...
- Дрыхнет, суслик! Мы тут сокровенным делимся, а он шкуркой прикрылся и дрыхнет!
Так громко, что аж вздрагиваю. Блин! (Как Ксапа ругается) Кто кого напугал, спрашивается? А у них в руках три полных горшка холодной воды. Поймут, что подслушивал - ходить мне мокрым... Выкручиваться надо!
- Бабоньки, чего шумите? Я вам спать не мешал.
- И правда, Пумша, что ты сразу накинулась? Замотался парень. Думаешь, легко спать, когда рядом грудничок всю ночь голосит?
Спасибо тебе, добрая душа.
- Давайте, помогу, - скатываю шкуру, забираю у девок два горшка и широким шагом иду к поселку. Девки семенят сзади.
- Эй, осторожней! Расплескаешь - снова за водой отправим.
- А вдруг, он нас подслушивал?
- Да брось ты! И шкуру припас, чтоб подслушивать сподручней было?
У вама нас встречает удивленная Ксапа с малышом на руках. Подмигиваю ей и прохожу мимо. Физиономия ее становится еще более удивленной.
- Смотри, Олежка, какой наш папа - первый парень на деревне! - слышу за спиной. - Девки за ним косяком бегают.
Заканчиваем склад горюче-смазочных материалов, перекатываем туда бочки с топливом. (Опять от нас неделю этой гадостью пахнуть будет.) Генераторную пока не начинаем - кончились гвозди и цемент. Цемент - это такой порошок, из которого камень делают. Пока Михаил не подвезет, у шабашников выходной день. Мы с Ворчуном и Фантазером теперь тоже шабашники. А я еще заместитель бугра. Бугор - это Платон.
Подходят Мудр с Головачом. Геологи обозвали их приемной комиссией. Мудр стучит по стенке кулаком.
- Нет, такой хыз сто лет не простоит.
- Ты же сказал, что через три года мы здесь не то, что оленей - всех мышей съедим, - ухмыляется Головач. - Зачем нам хыз на сто лет?
Мудр качает головой и задумывается.
- Сто лет не простоит, а тридцать - гарантирую, - заявляет Платон, когда я перевожу ему разговор.
Пока работы нет, решаю потренироваться с копьем. Ксапа говорит, Жамах наладила центровку и баланс моего копья, теперь оно точнее летать будет. Я как-то и до этого не жаловался...
Беру копье и, чтоб с охотниками не столкнуться, иду в сторону перевала. Перехожу мост и вижу свежие следы. На камнях много не углядишь, но кто-то тут шел совсем недавно. Иду по следу. Вдоль ручья земля мягкая, след четкий...
Опаньки! Не меньше шести охотников! Следы крупные! Шаг широкий. У нас таких рослых - по пальцам пересчитать. Кремень, Мудреныш, Головач в поселке остались, не их следы. Тогда кто же?
