не удивительно, ведь теперь у меня не было фонарика.
Я достал артефакт изо рта. Удерживать его человеческими зубами было ужасно неудобно.
Я едва устал одеться, когда подоспели ребята, эвакуировавшие раненого.
С ними был Иван. Уж не знаю, как он пролез в штурмовую группу — но, видимо, придумал что-то убедительное.
— Да, — кивнул я, — всё отлично.
— У тебя вся физиономия в крови.
Я автоматически потрогал своё лицо. И правда — толстый слой крови. Должно быть, со стороны смотрится жутковато. Ещё и форму всю перепачкал.
— Это не моя, — ответил я.
— Да, — кивнул я.
— Не стал… говорить? — недоверчиво спросил Иван.
— Знаешь, Вань, — сказал я, — иногда очень важно понять, что разговаривать больше не о чем.
Глава 25
Сразу после операции мы вылетели в Москву. Толя приехал попрощаться с нами на аэродром.
— Честно говоря, я бы хотел, чтобы ты тут побыл подольше, — сказал он, когда мы жали друг другу руки, — но не сомневаюсь, что мы ещё увидимся.
— Очень вероятно, — дипломатично кивнул я.
В полёте о делах не говорили: борт использовался под ротацию личного состава и народу было довольно много.
Почему-то я думал, что сразу по прилёту нас повезут на какую-нибудь встречу, инструктаж или что-то в этом роде. Но, когда мы прошли пограничный контроль в «Чкаловском», Дмитрий указал на чёрный «Ауди» на парковке.
— Ваша машина, — сказал он, — домой, верно? Если нет — скажите водителю, отвезёт куда надо.
— Домой, — ответил я, одновременно обрадованно и чуть растеряно.
— Думали мы сразу вас потащим на разговор? — улыбнулся Дмитрий, — смыла нет. Так что отсыпайтесь, приводите себя в порядок. Завтра утром водитель заедет за вами. Часов в десять.
— Добро, — кивнул я.
Домой мы приехали уже затемно. По дороге я отправил Ирине сообщение, что скоро будем. В ответ получил массу обрадованных эмодзи.
Она встречала нас у порога дома. Как только мы подошли, она приложила палец к губам:
— Тс-с-с! — Сказала она, — еле угомонила. Пашка вроде как почувствовал, что папа приезжает. Ни за что спать не хотел.
Я улыбнулся.
В доме уже привычно пахло вкусной едой.
После ужина мы остались на кухне. Ирина разлила чай, достала сладкие пирожки, которые успела напечь днём, когда узнала о нашем прилёте.
— Ну, рассказывай, — сказала она, после чего упёрла ладони в щёки, поставив локти на стол, и приготовилась слушать.
Этот жест был таким домашним и по-хорошему детским, что я невольно улыбнулся. После чего начал свой рассказ, стараясь не упускать деталей. Иван тоже внимательно слушал.
— Эта… штуковина у тебя? — спросила Ирина, когда я закончил. По мере того, как я говорил, она всё больше мрачнела, и так и не притронулась к своему чаю.
— Да, — ответил я, — со мной.
— Хорошо, — кивнула она, — это очень хорошо. Этому хмырю… Дмитрию… ты ничего не говорил, так?
— Нет, — ответил я.
— И это тоже хорошо. Они, конечно, докопаются со временем. Но, возможно, к тому моменту это уже будет не важно.
— Что это такое? — Спросил я.
— Какое-то сердце заброшки, видимо, — Ирина пожала плечами, — их добывают специальные люди. Не помню, говорила или нет — они ходят по заброшенным местам, там, где грань между мирами истончается, и вытаскивают разные штуковины из других миров. Это — что-то особо мощное. И, скорее всего, очень опасное, раз его хотели похоронить.
— Похоронить? — Переспросил я.
— Иногда заброшенные места создаются искусственно. Чаще всего специально для того, чтобы попробовать достать особенные сердца. Но иногда требуется специальный вид заброшки, который называется могилой. Они возникают тогда, когда гибнут люди — перед тем, как местом перестают пользоваться. Погибшие становятся стражами могилы. Они не дают обычным охотникам за сердцами добыть то, что скрывается в таких местах. А ещё там можно спрятать нечто особо ценное или опасное. Такой предмет как бы зависает между мирами. Становится замещающим сердцем. Добыть его можно только нейтрализовав стражу, что практически невозможно.
— Вот как… — я покачал головой, — получается, колдун пытался спрятать это артефакт? Но… зачем? Это не имеет смысла! Он ведь его использовал для атаки на город!
— Видимо, как раз поэтому, — ответила Ирина, — это был последний козырь и жест отчаяния. Возможно, они хранили его столетиями. Потому что понимали — как только он будет использован, информация разойдётся и начнётся охота за ним.
— Ясно… — тихо сказал я.
— Получается, за нами сейчас охотятся? — Спросил Иван.
Ирина вздохнула.
— Возможно, не прямо сейчас, — ответила она, — нужно, чтобы информация разошлась.
— Мы не можем его хранить здесь, — сказал я.
— Я кое-что сделаю, — сказала Ирина, — это замедлит и собьёт с толку тех, кто будет искать эту штуковину. Но… я одна не могу противостоять тем силам, которые будут в это вовлечены.
— Мы не можем хранить его здесь, — повторил я, — значит, придётся рассказать Дмитрию. И тем, кто за ним стоит. Просить о помощи.
— Они могут забрать и использовать его в своих целях, — заметил Иван.
— Могут, — кивнул я, — только нужно, чтобы наши цели совпадали. Нужно, чтобы эта штука была в сохранности и под нашим контролем, когда придёт время.
Иван широко раскрыл глаза.
— Алина… — сказал он.
— Да, — кивнул я, — Алина. Эта штука умеет превращать людей в зверей и наоборот. Теперь мы знаем, как можно её спасти!
На следующее утро за нами заехал тот же водитель на «Ауди». К счастью, не слишком рано, и я успел пообщаться с сыном. Пашка за время моей командировки сильно вырос. Он уже уверенно называл меня папой, и даже научился просить о чём-то. Например, если ему очень хотелось, чтобы ему дали какую-то вещь, он указывал на неё пальчиком и говорил: «Ти!»
Мне было больно оттого, что Алина не могла наблюдать за всеми этими изменениями. Это ведь невозможно вернуть назад, пережить заново. Но теперь хотя бы у меня появилась надежда на то, что она сможет вернуться к нам, в полноценном виде. Надо только иметь терпение и готовиться.
Машина выскочила на МКАД и свернула направо, на внешнюю сторону. Почему-то я ожидал, что управление, куда нас везли, должно находиться где-то в центре. Например, в Генштабе. Но вместо этого, доехав до Пятницкого шоссе, мы повернули в область.
Мы с Ваней переглянулись, но промолчали. Ещё не хватало начать у водилы расспрашивать, что и как. Тем более, что тот всем своим видом