Глава вне нумерации
Тем не менее это событие имеет настолько прямое отношение к моей истории, что умолчать о нем просто невозможно.
Итак, поздним вечером, когда редкие звезды казались отражением света фонарей, на скамейке в Тропаревском парке, знаменитом своими речушками и озерами, сидели двое подростков, Четвертак и Мыльный. На самом деле у них были другие имена, но эти клички прилипли к ним примерно год назад, когда парни впервые попали в одну из местных банд.
Четвертак, худощавый шатен со сломанным носом, получил свое прозвище сразу же, когда с гордостью вытащил из кармана редкий юбилейный американский двадцатипятицентовик. Долговязый блондинистый Мыльный сначала был «Верзилой», но потом, когда открыл рот и начал что-то путано и многословно рассказывать, тут же приобрел кличку Мыльный — по аналогии с мыльными операми.
Эти двое парней сидели в темном уголке парка не просто так. Они не ждали своих девушек, не играли в прятки и, уж конечно, не рассуждали о смысле бытия. Они крали сумки у припозднившихся прохожих.
Четвертак и Мыльный относились к редкой породе «гуманистов» в агрессивной среде подростковых банд. У них не было с собой молотка, которым нужно бить жертву сзади по голове, но зато имелась замечательно отработанная схема, направленная в основном на женщин и пьяниц. Мыльный толкал, а Четвертак вырывал. Просто и эффективно. Иными словами, в их работе присутствовала строгая синхронность: они подскакивали к одинокому прохожему, Четвертак вцеплялся в сумку, а Мыльный толкал жертву с небольшого покатого склона. Женщины обычно вскрикивали, взмахивали руками, чтобы удержать равновесие, выпускали сумку и катились под откос, отделываясь синяками или, изредка, переломами. Жертвы оставались живы, а парни гордились этим, называя свою работу «чистой и быстрой». Четвертак даже хвастался своей ловкостью: ведь чтобы женщина упала, сумку нельзя тянуть на себя, помогая жертве устоять, а нужно толкнуть по направлению к ней, чтобы ускорить падение.
В Тропаревском парке было несколько подходящих склонов. Поначалу парни меняли места засад, опасаясь, что их выследит полиция, но время шло, а полиция не чесалась. Местные правоохранители даже ни разу не пришли ни с одной из жертв, чтобы осмотреть место происшествия. Это обнадежило наших оригинальных грабителей-«гуманистов». Их деятельность продолжалась вторую неделю, и они работали лишь в двух-трех точках, просто переходя с одной на другую по нескольку раз за ночь. Пока слухи о «плохом» месте не растеклись по округе, можно снять неплохой урожай.
— Идет, — хрипло сказал Четвертак, гася сигарету о деревянную скамью. — Одна.
Мыльный присмотрелся. Дорожка петляла и поднималась на небольшой холм. Одинокая женщина была совсем рядом, но неподалеку между деревьями мелькали какие-то тени.
— Рядом толпа хмырей, бегать не хоцца. Мы даму уделаем на раз, а бегать не хоцца. Нога болит после вчерашнего, крутит, зараза, в колене. В лом бежать, а?
Четвертак помедлил и кивнул. За женщиной шла толпа человек в пять-шесть. Конечно, рискнуть можно было. Вырвать сумочку из рук — плевое дело, никто не успеет помешать. Но потом придется улепетывать. Грабителям бегать было лень. Да и возможных неприятностей не хотелось.
Парни не двинулись с места, когда мимо них устало прошла пожилая женщина с большой хозяйственной сумкой. Затем прошествовала молчаливая компания, состоящая из троих мужчин и двух девушек. Потом настало затишье.
В это время суток через Тропаревский парк ходили мало. Скоро окончательно стемнеет, и жидкий ручеек прохожих иссякнет. Становилось прохладно, настроение у грабителей было хмурое — день, похоже, выдавался неурожайным.
Скамья располагалась в темном закутке между толстыми обшарпанными березами. Вдалеке виднелись многоэтажные дома, а ближайший фонарь поблескивал метрах в двадцати. Место было глухое, и парни иногда удивлялись, почему его до них никто не облюбовал. Это же какое раздолье для всяких отмороженных! Четвертак, как правильный, но осторожный пацан, даже носил с собой широкий и длинный охотничий нож. Не ровен час, нарвешься на какого-нибудь беспредельщика. Мыльный не носил ничего, целиком доверяя своим рукам-граблям.
— Потопали, а? — неожиданно предложил Мыльный. — Холодрыга жуткая, ветер, ни хрена не видно. Никто не пойдет, все по домам сидят. Да и нога болит. Нужно было ту даму брать и сваливать. Фонарик хоть работает? А то как возвращаться будем? Тут шею сломаешь, и не вспомнит никто.
Четвертак пошарил в кармане, и узкий пучок света выхватил круг помятой травы.
— Ты сам сказал, что бегать не хочешь. Сиди тогда. Подождем еще немного, сегодня почти ничего не заработали. Сотовый, что сняли, баксов на двадцать потянет. Остальное барахло никому не нужно.
Мыльный замолчал, но начал угрюмо сопеть. Четвертак понял, что его приятель потихоньку закипает и скоро впадет в припадок: примется нести эмоциональную и многословную чушь. Тогда уже не остановишь.
— Ладно, потопали, — торопливо сказал Четвертак и тут же осекся: вдали, под светом фонарей, показалась одинокая фигура.
— Дама. Точно дама, — прищурился он. — Сюда идет. Все, Мыльный, нам повезло. Эту берем и сваливаем.
Сопение тотчас стихло. Мыльный насторожился.
Походка женщины была несколько неровной: так всегда ходят на высоких каблуках, когда думают, что их никто не видит. Стали заметны очертания маленькой сумочки: не сумка, а пустяк, но парни знали, что именно в таких часто хранится самое ценное.
— Пора, — прошептал Четвертак после минутного молчания.
Женщина подошла к повороту дорожки, ненадолго скрывшись за деревьями. Скоро она будет здесь.
Грабители привстали, готовясь к одному-единственному рывку. Они даже не волновались, будучи вполне уверенными в успехе. Мыльный сделал шаг вперед и слегка согнул руки. Теперь он напоминал не неуклюжую оглоблю, а длинную и гибкую ветку ивы. Четвертак неосознанно пошевелил пальцами. Вчера в пьяной драке пострадало не только колено Мыльного, но и кулак Четвертака, разбитый и расцарапанный в кровь.
Жертва вот-вот должна появиться. Парни выжидали. Неожиданно раздался глухой звук, будто бревно ударило по другому бревну. А затем донесся крик. О, такого крика ни Четвертак, ни Мыльный еще не слышали. Он был громким, звонким и душераздирающим, будто отталкивался от деревьев и безжалостно ударял по ушам, не желая стихать.
Ошарашенному Мыльному даже показалось, что листва трясется в унисон. Четвертак, морщась и не обращая на природу никакого внимания, схватился за нож: он был более практичен, чем его приятель.
