Круто генерал взялся.
Настоящая война. Отступать нам некуда, верно?
— Ван, перекусишь? — Пашка всунул ему в руки котелок — каша с грибами, судя по запаху. Иван хотел было отказаться, но потом решил, что еда поможет убить время. Четыре часа — да у меня крыша поедет, пока буду ждать! Иван покачал головой. А не выгорит «план Меркулова» — и что, в бой пойдут эти красавцы в спецназовских шлемах и с огнеметами?
Приятная перспектива.
Идите к черту.
Он вынул из сапога завернутую в тряпицу алюминиевую ложку. Верой и правдой она служила Ивану еще с тех времен, когда он только пришел на Васю. Каша чуть подгорела и отдавала дымком, но все равно была вкусная.
Ложка в скором времени заскребла по металлу.
Закончив, Иван попросил чаю. Дядя Евпат говорил, что до настоящего чая этому суррогату — как из питерского метро до Москвы, но что делать. В жестяных ваккумных упаковках чай сохранился в супермаркетах, в закрытых складах. Тот, что не сильно фонил, тот брали. Но на свой страх и риск. Впрочем, рак горла — это фигня по сравнению с голодом.
Основные запасы на поверхности разграблены еще в голодные годы. Тогда диггеры работали каждую ночь. Да и не диггеры пытались.
Иван отхлебнул из кружки и закашлялся. Горячий, черт.
Теперь взгляд на часы. Прошло всего двадцать минут.
Н-да. Иван тяжело вздохнул.
Тут чокнуться можно.
* * *
В момент X газ под давлением распространился с помощью вентиляционных систем Маяковской по всей станции.
В момент X + два часа силы Альянса перешли в наступление. Они обнаружили, что большая часть бордюрщиков совершенно не способна сопротивляться, но оставшиеся дрались до конца. Они были в противогазах, что помешало действию газа. Часть в черных морских бушлатах. Эти сопротивлялись особенно упорно.
Тяжелая пехота адмиральцев зажала их тупик и перебила всех до единого. Вспышки огнеметов. Вонь от сгоревших трупов заполнила туннели…
* * *
Василеостровцы загнали в межлинейник последний маленький отряд.
— Мы сдаемся! — крикнули оттуда. — Не стреляйте!
Кулагин посмотрел на Ивана. Что, мол, будем делать? Газ еще остался?
Иван кивнул: нормально все. Кулагин стянул противогаз, выпрямился, сложил ладони рупором:
— Бросай оружие! Выходи с поднятыми руками!
К ногам Кулагина, заскрежетав по граниту, вылетел 103-й «костыль». Вслед за ним полетели еще стволы.
Иван стянул противогаз с мокрого лица.
Все было кончено.
Маяковская и Восстание сдались на милость победителей.
Иван сел на пол, прислонился спиной к бетонной стене. Режущий свет ламп здесь почти не чувствовался, Ивана прикрывала от них странная конструкция из алюминиевых труб — что-то вроде передвижной площадки. Обычно с таких площадок меняли лампы в световом карнизе. Сейчас она была закрыта брезентом, и Иван был ей за это благодарен. Тень башни разместилась у его ног.
Иван вытянул ноги, откинулся к стене. Спина занемела, словно превратилась в один большой ком мокрой глины. Движение лопатками. Иван застонал сквозь зубы. Болело все тело. Он двинул головой — вставая на место, щелкнул позвонок.
Дышать здесь было особо нечем: бетонная пыль, резкий, отчетливый привкус пороховых газов, кисловатый запах немытых горячечных тел. Вонь страха и ненависти.
Сегодня денек выдался еще тот. Будьте вы прокляты, чертовы бордюрщики! Иван откинул голову, прислонился затылком к шершавой стене. В ушах заиграл аккордеон. Спокойствие. Спокойствие, которого он не испытывал с тех пор, как лежал на Василеостровской, положив руку Тане между ног. Таня. Мысли исчезли, остались где-то там, далеко, сейчас же в затылке Ивана была уютная темнота. Безмыслие.
Саднило горло. Иван сглотнул. Простыл, что ли? Или (Иван перекосил рожу) наорался за сегодня. Все, отдыхаем. Отдыхаю. Отдыхаю. Продлить этот момент. Мы победили. Все. Конец. Мы победили.
Какой ценой, это уже неважно.
Сейчас посидеть так, в тени, потом идти разбираться с караулами, приказами, зачистками и прочим. Иван почему-то вспомнил испуганные, провалившиеся в себя лица пленных бордюрщиков. А не надо было наш генератор брать… Злость не возникала. Какая-то усталая досада. И осадок.
Словно сделал что-то не совсем правильное…
Не думай. Отдохни.
Труп врага хорошо пахнет.
Может быть, не в метро? Иван зажмурил глаза и затрясся в приступе то ли плача, то ли запоздалой дрожи. В животе свело мышцы. Сейчас, еще чуть-чуть и все пройдет. Пока никто не видит. Мышцы свело так, что казалось, они скрутились в узел и никогда не раскрутятся обратно.
Все.
Иван стиснул зубы, откинулся. Блаженная расслабленность разлилась по телу. Иван чувствовал, как вытекает из него темным потоком животная, черная ярость. Освобождает тело.
Мы дали вам шанс.
— Командир! — окликнули его. Иван отозвался не сразу, дал себе эти две секунды в блаженной темноте. Открыл глаза. Лицо почему-то горело, уши тоже. Что за фигня?
Заболел, что ли? Этого не хватало. Иван вспомнил про эпидемии, когда станции закрывались, а в любого человека, появившегося в туннеле, стреляли без разговоров. Замкнутая система. Любая серьезная эпидемия — и все, конец человечеству. Иван хмыкнул. Открыл глаза.
Над ним стоял Солоха.
— Чего тебе? — Иван изогнул брови.
Солоха качнулся с ноги на ногу. С его долговязой фигурой это выглядело комично, как цирковой номер. Человек на ходулях. То цирковое представление… Артисты приезжали бродячие. Девушка на шаре, жонглеры, угадыватель карт. Фокусник. Кстати, что-то давно их не видел. Странно, обычно они полный цикл по метро совершают — сами циркачи рассказывали, что это у них привычное дело. Как того белобрысого звали? Синьор Антонелли? Антон, точно.
— Там фигня, — лицо Солохи изогнулось, как от зубной боли. — Блин. Чистая фигня, командир.
Иван подумал минуту. Назад бы в темноту, вспоминать про артистов. И та тоненькая на шаре — какая она была, да…
— Пошли посмотрим на твою фигню, — сказал Иван и начал вставать.
* * *
Всплеск красок в тишине. И шара бесшумный полет под свод станции.
Розово-коричневые ромбы. Иван вспомнил: та девочка на шаре была в обтягивающем трико с розово-коричневыми ромбами. Тоненькая, гибкая. Не такая уж юная, кстати. Играла музыка. Бродячие артисты привезли с со бой китайский магнитофон, замотанный изолентой и скотчем. В нем что-то изредка щелкало, перебивая музыку (цирковой марш, именно таким Иван его себе и представлял. Разухабисто-грустный, с литаврами), но зрителям было на это наплевать. Василеостровцы смотрели представление. Девочка изгибалась на шаре, потом прыгала на натянутой проволоке, ходила на руках, огромный силач с выбритым простоватым лицом поднимал ее на ладонях, ставил на плечи. Она закидывала ногу за голову… выгибалась.
