Он быстро пополз вперед, к штурвалу. Маленький круглый руль находился в носовой надстройке, над небольшим кубриком. Место рулевого закрывал прозрачный плексиглас, поэтому мостик отлично простреливался. Делать нечего – Вайс плюхнулся в кресло, сразу дернув рычаг на «полный назад». Стрелки не заставили себя ждать: плексиглас тут же покрылся сетью трещин, а справа разверзся рваной раной. Трещины это хорошо, через них не видно, где мишень.
Мотор взвыл, катер ринулся кормой вперед. Надо развернуть его, у кормы слишком большое сопротивление – не разгонишься.
Куда он плывет, Вайс в тот момент не думал. Он уплыл с этого треклятого острова! Он спасся. Он был свободен, черт побери!
19. Недалеко от подножия горы Кения
Маленькие темные черточки, похожие на игрушечных человечков – две ручки, две ножки. А голову им забыли приделать. Хромосомы. Хранилище интереснейшей информации, трафарет, по которому ферменты соткут из синтезированных белков… Да, что захочешь, то и соткут. Не велика премудрость, можно состряпать любого монстра, главное, чтоб хватило фантазии. Другая проблема, а что с этим монстром делать потом.
И как его, чучело хромосомное, заставить жить. «It’s alive», – как любил говаривать в порыве творческого экстаза первый в истории, пусть и фантастический, гетрансплантолог, носящий очень звучное и широко известное имя Франкенштейн. Чем там он оживлял своих чудовищ? Кажется, атмосферным электричеством. И, ясен пень, человеческой любовью.
Да уж, с любовью последнее время стало как-то затруднительно. В дефиците у человеков ныне любовь.
Пальцы, не привыкшие к простою, теребили маленькую пластиковую карточку. Визитка. «Винченцо Бальдуччи», – написано серебром по темной глянцевой поверхности. Именно так его звали, когда он последний раз был жив.
Тогда он являлся подданным Европейского Исламского Союза и даже некоторое время как правоверный европеец совершал положенный намаз. Пять раз на день. Потом надоело – тратить столько времени на бестолковые упражнения на молельном коврике он не мог себе позволить. И в общем-то всем окружающим было глубоко наплевать на то, сколько раз в день Винченцо Бальдуччи расстилает этот самый коврик. Ну, кроме разве что соседей, до которых нет дела никому во всем мире.
Спокойно жить не давало другое. Его мозг. Точнее – то, что он знал, то, что он мог узнать. Ему было неинтересно просто смотреть на восход солнца, просто ходить на работу – на хорошую высокооплачиваемую работу в очень уважаемой конторе. Деньги не были нужны, в средствах он давно не нуждался. Ему было скучно наблюдать за вещами, разум требовал вещи создавать. Разумеется, предварительно разузнав, как там внутри они устроены.
Он снова заглянул в окуляр микроскопа. Хромосомы делились, как им и было предписано природой. Ею и еще, совсем немного, хозяином визитки с именем Винченцо Бальдуччи.
Работа близилась к завершению. Три опытных образца спокойно посапывали на минус первом уровне в саркофагах. Отчего их всегда трое? У людей вообще какая-то сверхъестественная тяга к числу три. Дети трехмерного мира. Всем наплевать, что измерений намного больше. Несть им числа, так сказать.
Винченцо прекрасно знал, что случилось с миром. Даже знал – почему. Хотя об этом не рассказывали в новостях и не писали в сети. Как видно, колдуны из древней Традиции достигли своей цели. Но Винченцо, в сущности, было все равно – его мало интересовали дела Верхнего и Нижнего миров. Ему вполне уютно в Срединном, оборудованном длиннющим списком законов существования пространства и времени. Кому нужны эти Традиции? Познание устройства своего родного мира – вот настоящее занятие для людей. А боги… Их дела, пожалуй, его совсем не касались. Он намеревался стать богом здесь. И почти добился этого.
Винченцо регулярно просматривал все важные новости. Несмотря на катаклизмы, здесь, в лаборатории, сеть работала исправно. Очень уж хорошо все было налажено. Он точно знал, что над головой каждые восемь часов пролетает небольшой спутник. Он транслирует пару сотен каналов, для самых разных нужд. И один из них посылает сигнал только для лаборатории. Точное расписание работы сети хранилось в «балалайке» Винченцо.
Вторжения можно не опасаться – на многоуровневом сервере стоял отличный шлюз: информация могла поступать только внутрь и ничего наружу. Отчеты он отправлял через незарегистрированный коммуникатор, который соединялся с миром по второй линии.
Все отчеты отправлены. Сегодня он запаковал в архив и отослал последний. Что дальше?
Нет, он далек от мысли, что те, кто получает информацию, развернут архив у себя (вот совершенно неинтересно, где они), почитают и станут налаживать производство. Будь он тем наивным пареньком, который не мог спать ночами из-за обилия мыслей, посещавших буйную голову, наверное, такой сценарий показался бы совершенно логичным. Но тот паренек давно умер. Очень давно, даже и не вспомнишь точно, сколько лет прошло. И звали его совсем не по-европейски – Григорий Андреевич Воронцов. И умер он в весьма раннем возрасте, погиб в автомобильной катастрофе. Сгорели три мобиля, четыре обугленных трупа, практически – испепеленных. В одном анализ ДНК и опознал почившего, стало быть, Григория. А какие надежды подавал парень – профессором стал в двадцать восемь лет!
Эх, ДНК – невероятное изобретение природы. Дары из Верхнего мира. Винченцо не любил упоминания о Традициях, но слишком уж хорошо был знаком с ними, чтобы тупо отвергать вмешательство высших сил.
На экране перед престарелым Винченцо светились столбцы цифр и букв. Заклинание, способное изменить мир. По сути – тоже некоторая Традиция. Ведь многие в это верили. Верили истово и беззаветно. А что еще нужно богам? Что еще нужно, чтобы боги могли рождаться?
На самом деле именно мешанина знаков на экране была последним посланием, которое он должен отправить заказчику. Ключ. Без него проект работать не будет. Этого никто не знает, понять можно, лишь завершив полный цикл. Но ведь все равно поймут.
Винченцо не питал никаких иллюзий. Ключ был пропуском для него. Очередным пропуском в очередную жизнь. Черт, сколько у него их еще будет? Словно у кошки – у нее, говорят, девять жизней. Хотя ни в одной из тридцати восьми кошачьих хромосом он такого не замечал.
Он прекрасно осознавал, что делиться технологией нельзя. Никогда раньше он не отдавал технологию, только образцы. Прежде удавалось договориться. Сейчас заказчик требовал полную информацию. Профессор не отказывал, но и делиться тайным знанием не собирался. Стоило ли упоминать, что никакой заказчик не потерпит несоблюдения условий контракта, когда в проект вложено столько средств?
