13
Холодный воротник впивается мне в шею и вызывает неконтролируемую дрожь. По меньшей мере, я уже не в закрытой трубе, пока машины суетятся вокруг меня. Я слышу потусторонний голос, говорящий мне дышать, в то время как я пытаюсь убедить себя, что все еще могу дышать. Даже сейчас, когда я уверенна, что мне не угрожает опасность, я испытываю нехватку воздуха. Основные беспокойства медицинской команды по поводу повреждения спинного мозга, дыхательных путей, вен и артерий уже прошли. Ушиб, охриплость, боль в гортани, этот странный кашель - все это мелочи. Я буду в порядке. Сойка-пересмешница не потеряет свой голос. Я хочу спросить, где доктор, который определит, не сошла ли я с ума? Я думаю, что я не могу говорить.
Я не могу даже поблагодарить Боггса, когда он приходит навестить меня. Чтобы осмотреть меня и сказать, что он видел намного худшие последствия у солдат, которые в процессе обучения изучают приемы удушья. Боггс тот, кто вырубил Пита с одного удара прежде, чем был бы нанесен непоправимый урон. Я знаю, что Хеймитч пришел бы мне на помощь, если бы он был подготовлен. Застать врасплох и Хеймитча и меня - редкая вещь.
Но мы были настолько поглощены спасением Пита, замученного Капитолием, что восторг от того, что мы получили, ослепил нас. Если бы я встретила Пита одна, он убил бы меня. Теперь он безумен. Нет, не безумен, напоминаю я себе. Одержим. Это слово, я услышала в разговоре Плутарха и Хеймича, когда вертелась в прихожей. Одержим. Я не понимаю, что это значит. Прим появилась сразу после нападения, и все время была рядом, насколько это было возможно. Она укрывает меня еще одним одеялом: «Я думаю, они скоро снимут воротник, Китнисс. И потом тебе не будет так холодно».
Моей маме, которая помогала в хирургии, все еще не сообщили о нападении Пита. Прим берет мою руку, зажатую в кулак, и массирует ее, пока кулак не разжимается и кровь снова начинает поступать в мои пальцы. Она проделывает тоже самое со второй рукой, когда появляются доктора. Они снимают воротник, и дают мне что-то от боли и опухоли. Я лежу так, чтобы не ухудшить раны на моей шее. Плутарх, Хеймитч, и Бити ждали в холе, пока врачи разрешат им повидаться со мной. Я не знаю, сказали ли они Гейлу, но так как его здесь нет, то я думаю, что нет. Плутарх провожает докторов к выходу и пытается заставить Прим уйти, но она говорит: «Нет. Если Вы заставите меня уйти, то я пойду прямо в хирургию и расскажу маме обо всем, что произошло. Я предупреждаю, что она не долго думая заявит, что распорядитель игр посягал на жизнь Китнисс. Особенно, когда вы проявили такую плохую заботу о ней.»
Плутарх выглядит оскорбленным, а Хеймич хихикает.
"Позволь ей остаться, Плутарх", -говорит он. Прим остается.
"Китнисс, действия Пита шокировали всех нас," -говорит Плутарх.
"Мы не могли помочь, но заметили его ухудшение в последних двух интервью. Очевидно, что он был подвержен жестоким испытаниям, и мы не учли его психологическое состояние.
Теперь мы полагаем, что могло случиться кое-что ещё.
То, что Капитолий подвергал его довольно необычной технике, известной как налет. Бити?"
"Извини",-говорит Бити, "но я не могу рассказать всю специфику, Китнисс. Капитолий очень скрывает эту форму пытки, и я полагаю, что результаты непредсказуемы. Вот что мы знаем. Это - тип выработки условного рефлекса на страх. Термин Hijack происходит от древнеанглийского слова, которое означает 'захватить,' или еще лучше, 'завладеть'. Мы полагаем, что это было выбрано, потому что техника вовлекает использование яда ос-убийц. На твоих первых Голодных Играх тебя ужалили, и в отличие от большинства из нас, ты на практике узнала какой эффект оказывает яд. Ужас, галлюцинации, кошмарные видения, где я теряю тех, кого люблю.
Поскольку яд предназначается для той части мозга, где обитает страх. Я уверен, что ты помнишь, как пугающе это было. В последствии, у тебя было умственное помешательство?" спрашивает Бити.
"Невозможно разобрать, что правда, и что ложь? Большинство людей, которые были ужалены и выжили, рассказывали что-то в этом роде."
Да. То столкновение с Питом. Даже после того, как я пришла в себя, я не была уверена, спас ли он мою жизнь, отвлекая Катона, или мне это приснилось. "Отзыв дать очень трудно, потому что воспоминания могут быть изменены." - Бити стучит по своему лбу.
«Реальность изменена и искажена».
«Теперь предположите, что я прошу вас вспомнить кое-что - или словами или заставляя Вас смотреть запись этого события- и в то время, как это воспоминание освежено, я заражаю Вас ядом ос-убийц. Его недостаточно чтобы вызвать трехдневное затемнение сознания. Достаточно только придать воспоминаниям страх и сомнения. И это - то, что Ваш мозг действительно запоминает надолго".
Мне становится плохо. Прим задает вопрос, который вертелся у меня в голове.
"Это они сделали с Питом? Взяли его воспоминания о Китнисс и сделали их страшными?"
Бити кивает: «Такими страшными, что он увидел в ней угрозу для жизни. Поэтому он может попытаться убить ее. Да, это наша последняя теория».
Я закрываю лицо руками, потому что это не правда. Этого не может быть. Кто-то заставил Пита забыть, что он любит меня, но никто не мог этого сделать.
"Но вы можете полностью восстановить его, правильно?" -спрашивает Прим.
"Хм. Только очень небольшую часть",- отвечает Плутарх.
«Может попытки реабилитировать одержимого и были раньше, но мы не имеем доступ к такой информации."
"Ну, вы ведь собираетесь попробовать, не так ли?" -настаивает Прим.
"Вы ведь не собираетесь запереть его в какой-нибудь палате для буйных и оставить его страдать?"
"Конечно, мы попробуем, Прим," - отвечает Бити, "Мы просто не знаем, до какой степени мы преуспеем.
Если это вообще возможно».
Я предполагаю, что от страшных воспоминаний тяжелее всего избавиться. Они одни из тех, которые лучше всего запоминаются.
"И, кроме его воспоминаний о Китнисс, мы не знаем, какие еще воспоминания затронуты," -говорит Плутарх, "Мы собираем команду психиатров и военных профессионалов, чтобы придумать контратаку. Лично я чувствую, что он полностью восстановится».
"Серьезно?" спрашивает Прим язвительно.
"И что ты думаешь об этом, Хеймич?"
Я немного разжимаю руки и сквозь образовавшуюся щель вижу его лицо. Он измучен и удручен, но он соглашается, "Я думаю, что Питу будет намного лучше. Но я не уверен, что он когда-нибудь станет прежним."
Я соединяю руки, закрывая лицо, отгораживаюсь от всех.
"По крайней мере, он жив,"- говорит Плутарх, теряя терпение.
"Сегодня ночью Сноу в прямом эфире казнил стилиста Пита и его подготовительную команду. Мы понятие не имеем, что стало с Эффи Бряк. Пита основательно потрепали, но он здесь, с нами. И это определенно лучше, чем двадцать часов назад. Давайте не забывать об этом, хорошо?"
