Луций не сразу понял, о ком они говорят, а поняв, покусал губы.
Здоровье бережете, значит. С течением времени оказалось, что соединения с «сайлентами» не проходят для пилотов бесследно. В первую очередь страдало сердце. Неутомимая мышца не выдерживала мощности огромной машины, и порой пилоты, выбравшись из «сайлента», падали сразу же и пытались отдышаться, а на лицах их был написан предсмертный страх.
Они имели право торопить Луция – потому что изнашивались намного быстрее, чем строился новый мир.
Проблем добавляло то, что, несмотря на все труды, Край не особо-то и расцветал. По-настоящему хорошо прижились только вьюны, бурьяны и сорняки. Именно они составляли весь зеленый яркий массив, и в их дебрях гасли и глохли сливы, тыквы, яблони и кардамон.
Бороться с этим было сложно. Луций поначалу рассчитывал на новые участки земли, считая изначальные земли Края непригодными, но на прошедших тщательную санацию землях дело пошло еще хуже.
Вода быстро окислялась, наружу выходили какие-то трубы и поднимались бетонные подвалы с забитыми плесенью внутренностями. «Сайленты» добросовестно вычищали все, рыхлили и насыщали почву, но то, что на ней вырастало, было съедобным лишь условно.
Чего-то не хватало, какой-то особенной приправы, с помощью которой жизнь взращивает буйные заросли, и ни в одной из лабораторий не удалось найти ее рецепт.
Либо чего-то не хватает, либо что-то мешает… что именно – можно понять только со временем, которого катастрофически не хватает.
Так что никакого износа для Луция Комерга. Ему нужно время.
– М-можно?
Распахнув белые ажурные двери, искусно отделанные ракушечником, в полосе солнечного света, словно ангел, обрамленный огненным сиянием, к Луцию прошел Лондон, пилот, который, по мнению Реллика, первым отправится в могилу.
В руках он держал свою мягкую шапочку.
– Чего? – Луцию было неприятно его видеть. Живое подтверждение тому, что все здесь вымирает.
– Посмотри, – сказал пилот и протянул шапку. – Только что нашел.
В шапке лежали мышата. Новорожденные мышата, розовые и прозрачные, со слепым пятнышком невидящего глазика и подвернутым крошечным хвостом. Они слегка подергивались. Двое лежали рыльцами друг к дружке и держались за лапки, будто поклявшись существовать в этом жестоком мире вместе и только вместе.
Еще двое, раскинувшись на спине, напряженно тянули вверх тупые мордочки.
Луций подсчитал: раз, два… три головы.
– Они срослись в гнезде, – сухо сказал он.
Лондон непонимающе посмотрел в шапку, потом осторожно положил ее на стол рядом с корзинкой слив и вышел, хлопнув дверью.
– Срослись! – донесся его голос со двора. – Родилась сначала мышь, потом две головы… и что им оставалось делать? Конечно, прирасти к мыши!
И он засмеялся.
Луций не выдержал, рванул на себя сухую легкую раму и выкрикнул:
– Лондон – в «сайлента»! Быстро! Подобрать «Браста»!
Мыши лежали в шапке крошечной розовой горкой. Луций потрогал их пальцем, и впервые пришла отчетливая мысль: это конец.
Механизм ломается не тогда, когда застывает навеки, а тогда, когда в него попадает крошечный камешек и начинает неуклонно продвигаться к самому важному, центральному узлу.
Луций последовательно вытряхнул в окно сначала фрукты из корзинки, потом мышей из шапки, и с грохотом захлопнул рамы.
Дверь приоткрылась и снова, как чудовищное дежавю или дурной сон, выдвинулось лицо Реллика с блеклыми безразличными глазами. На этот раз Реллик чему-то улыбался, губы разошлись и слегка вывернулись, обнажив бело-розовые десны.
– Доктор, – сказал он и вошел, таща за собой маленького грязного оборванца в алом запыленном плаще. – Это же доктор? Болтался на границе с куполом. Воняет.
– Письмо дай, – сухо сказал Луций и протянул руку.
Доктор тут же разжал ладонь и показал серый бумажный комок.
– Ладно, будем считать, что это оно.
– Так это точно доктор? – от нетерпения Реллик приплясывал, как обрадованный пес перед куском ветчины.
– Конечно, – огрызнулся Луций и снова неосознанно попытался нащупать что-то за спиной – теплую ладошку Аврелия, за которую с детства привык браться, если начинал нервничать. – Это доктор Сантана, – устало повторил он, – я его знаю лично, и ошибки быть не может. Сейчас отмоем доктора, накормим, и будет вас лечить.
– Это очень хорошо, – закивал Реллик, – очень хорошо. Действительно доктор Сантана? Как я рад, слов нет передать, как я рад.
Он даже изобразил подобие уважительного поклона, но не перед Луцием, а перед маленьким доктором.
– Платформа…
– Да, – опомнился Реллик, – вытащим, дела-то на пару часов.
И выскочил в коридор, на этот раз аккуратно прикрыв за собой дверь.
Несколько минут молчал Луций и молчал «доктор». «Доктор» зачем-то стягивал с себя лакированный плащ, а Луций бездумно гладил серого спящего кота.
Плащ чудовищно скрипел и бросался полыхающими бликами. Упал на пол сначала желтоватый, в синий горох, шейный платочек, потом какая-то вязаная серая тряпка. «Доктор» почти выбрался из плаща и шарил теперь по его лоснящейся изнанке цвета тусклой лососины. Подкладка лопнула с громким треском, плащ наконец-то упал на пол и принялся медленно оседать, словно живой.
Луций щелкнул кота по носу и поднялся навстречу направленному на него маленькому револьверу – красивой поделке с нежной инкрустацией на белой рукояти.
Марк, увидев такую вещь, принялся бы фантазировать на тему безвозвратно ушедшего прежнего мира: о дамах в шляпах с перьями, о надушенных посланиях, о вуальках и дамском смертоносном оружии, которое подавалось владелице в ящичке красного дерева и приставлялось к виску с необычайной грацией.
– Ань, ну как тебя можно не узнать? – задумчиво спросил он.
– Реллик не узнал, – хриплым шепотом ответила она. – Никто не узнал.
– Они не узнали, потому что очень хотели забыть. Мне забывать незачем, я тебе ничего плохого не сделал.
– Да, – тихо сказала Ани. – Ты ничего не сделал. Ты стоял и смотрел.
– Принцип жизни, – улыбнулся Луций, – не мог же я кого-нибудь из-за тебя ударить или… скажем, постараться убить?.. Нельзя причинять живому боль. Это нехорошо. Капитан Белка говорил, что…
– Ты Марка специально туда привел? – перебила его Ани. – Хотел, чтобы он сдвинулся?
– Я не хотел, чтобы он сдвинулся, – уточнил Луций. – Я хотел, чтобы он избавился от комплекса кролика. Я не допустил, чтобы он хоть кого-то прикончил, хотя в «сайлента» он лез явно не для того, чтобы посадить пару клумб.
Он наклонил голову, всмотрелся в лицо Ани. Она была права – узнать ее было сложно. Перебитый нос размещался криво, ассиметричные ноздри вывернулись. Одна скула съехала вниз, вторая торчала остро. Глаз под грязным лоскутом Луций рассматривать не стал, по мясистым багровым наростам у неглубокой глазницы просто скользнул взглядом. Маленький подбородок торчал кочкой, и только губы отдаленно напоминали женские, но были обветрены и изломаны вертикальными трещинами.