В верхнем углу экрана понеслись колонки цифр.
– Разберемся здесь и поедим… – пробормотал Луций, – я с утра голодный…
Я смотрел на рассыпающиеся, гаснущие, мертвеющие цели, закрывал глаза каждый раз, когда машина сотрясалась от отдачи, и не мог поднять пистолет, чтобы выстрелить в черноволосый затылок с широким белым шрамом.
Я не мог выстрелить не из-за принципа жизни, а потому, что когда меня, маленького, укусила лисица, Луций смеялся и потому, что придумал, будто, застряв в вентиляционной трубе, можно умереть за два часа.
Улитка снова спряталась в панцирь и даже закрыла за собой дверцу-крышечку. Пистолет упал, гулко ударившись о пол кабины.
– Ну все, зачистили, – через несколько минут сказал Луций, потянулся и запросил свет.
Кабина осветилась белым, экраны перешли в обычный режим: разбитая синяя скала дымилась, деревце скатилось вниз и догорало, растопырив ветки, как высохшие ручонки. Я увидел черные тряпки, темные лужи, несколько ног и голов, отвратительно противоестественно отсоединенных от тел.
Мне всегда казалось, что время должно замирать над каждым умершим человеком. Минуту неподвижного молчания – каждому. В пустыне у двух разбитых сине-голубых скал потребовались бы сотни часов молчания.
Луций перевел дыхание, повернул голову и улыбнулся.
– Я в порядке, – сказал он. – Нужно тебе все рассказать. Положиться мне больше не на кого.
Жарко было в кабине. Нечем дышать. Но я и так почти не дышал.
– …и вот так у нас осталось всего четыре платформы, – закончил свой доклад Реллик.
Луций Комерг задумчиво покатал по столу незрелую сливу, выпавшую из корзиночки со всякой фруктово-ягодной мелочью.
– Вытаскивайте ее оттуда и отдайте инженерам, – сказал он, вслед за сливой выкладывая на стол желтоватое маленькое яблоко. – Что за фигню мы растим, Реллик? Кто это будет есть?
– Мы и едим, – поморщился Реллик и постарался вернуть тему разговора в прежнее русло: – Пилот и «сайлент» все еще там. Валяются…
– Подберите.
Реллик помялся немного, потом сделал так, как делали все, чтобы не смотреть Луцию в глаза: уставился в стену поверх его головы.
– По-моему, дело плохо, – доложил он. – У нас одни потери…
Луций положил сливу и яблоко обратно в корзиночку и вопросительно поднял глаза.
Реллик понял, что не время сейчас изображать слугу при императоре, устало уселся на диванчик и опустил руки:
– Долго так продолжаться не может. Ты обещал врача – врач не пришел. «Сайленты» выходят из строя. Ты обещал инженеров – инженеров нет. Лаборатории закрыты. Мы держимся на накопленном капитаном материале. Край мог функционировать только при полном комплекте персонала. Одними пилотами дела не сделать. Кое-кто уже не верит, что станет лучше. Кое-кто не доживет до того времени, когда станет лучше.
Луций слушал внимательно и все катал между пальцев зеленую сливу, но при этих словах осторожно отложил ее и спросил:
– Кто?
– Как бы не все, – с неожиданной прямотой ответил Реллик. – Мы быстро изнашиваемся. У Лондона с сердцем хуже всего, если он будет работать в «сайленте», то очень скоро умрет.
Луций мотнул головой и покривил уголок губ.
– Не умрет. Не разводи панику, Реллик, все поправимо. Пилотам нужно отдохнуть день-другой, платформу мы вернем и восстановим, одна машина – не такая уж серьезная потеря. Что там убилось? «Браст»? Он давно сбоил.
– Это не он сбоил. Это была проблема соединения. Пилот не мог полноценно управлять «Брастом», это не его машина. Потому и умер, что не успел среагировать.
Выпуклые глаза Реллика неприятно блестели.
– Не мое дело впрягаться за всех пилотов сразу. Мое дело – донести до тебя, что мы здесь торчим не из-за идеи о всеобщем благе, Луций. Мы свою часть обещания сдерживаем, приказам подчиняемся, работаем сутками… как оглашенные. Если ты думаешь, что мы от большой любви к тебе этим занимаемся, то ты ошибаешься. Так что давай, поторопись с выполнениями обещанного. Мы сейчас подчиняемся тебе только потому, что ты единственный из всех имеешь связи с внешним миром, и от тебя мы ждем помощи. В первую очередь нам нужен врач.
– Вот-вот будет, – спокойно сказал Луций Комерг и поднял взгляд – тяжелый, с какой-то мутью на самом дне, скользкий и проникающий. Взгляд, из-за которого Реллик решился говорить, только повернувшись в Луцию спиной, и из-за которого Луцию в глаза обычно не смотрел никто.
– Для тебя же лучше, – тихо сказал Реллик.
– Платформа, – напомнил Луций.
Реллик согласно наклонил голову и вышел. Слышно было, как он орет под окном: «Назад топаем! Наз-а-ад! Что значит – зачем? Ты что, синдромер, что ли? Дурацкие вопросы потому что задаешь…»
В окно повеяло кисло-сладким запахом: «сайленты» снялись один за другим и потопали через фруктовую рощицу на юг, к городу, где осталась валяться сбитая платформа.
Луций высыпал фрукты из корзиночки на стол. Все они были мелкими, твердыми и никак не хотели созревать, а если и созревали, то высыхали прежде, чем их успевали съесть.
«Вот еще незадача, – подумал Луций, глядя на сморщенное яблоко. – Вам-то что не так?..»
По старой привычке он потянул было руку за голову, чтобы убедиться, что Аврелий там и с ним все в порядке, но одернул себя и опустил руки на стол. Солнечный луч, подкравшись сзади, удобно улегся на его волосах.
Жара-жара… и неудобный разговор с Релликом. Кого угодно бы в оппозиционеры, но только не его. Реллик – тупой и жестокий бульдог, в глотку вцепится без промаха и живым не выпустит.
А ведь какой милашка был на Небе, хоть крылья лепи, да нимб над ним воздевай…
Эх, Белка-Белка, пропала впустую твоя наука чертового добра, мира и красоты. Пожевали и выплюнули. Проблема в неправильном подходе. Чтобы проповедовать чертово добро и красоту, нужно сперва расчистить под него площадку, иначе не успеешь о прекрасном вякнуть, как будешь затоптан ногами.
Луций вынул маленький скомканный платочек и вытер им лицо.
Красный с синим плед, лежащий на кушетке у стены, зашевелился, и из-под него показалась изуродованная мордочка маленького кота. Он выпростал из-под пледа лапу и бессильно свесил ее.
Открытый глаз с вертикальным узким зрачком следил за Луцием с тихим сожалением.
– Ну их всех к черту, – сказал ему Луций. – Выгнать и дело с концом. Нам останется целый Край… с океаном.
Кот равнодушно зевнул и проследил, как Луций поднимается и идет к окну.
Луций прижался лбом к прохладному стеклу и несколько минут наблюдал за оставшимися на площадке пилотами. Доносилось только: «Край-Краем, но не дохнуть же из-за этого…» – «А себя-то бережет, в машину даже не суется…»
