его на нашу сторону. Потому как в загашнике у меня хранилось несколько вариантов на все, как мне тогда казалось, случаи жизни.
…Так, ярко выраженный блондин, что уже очень хорошо, потому как можно точно сказать что мне притащили не коренного аиотеека, а подлинно «забритого». …Впрочем, зная зануду Тайло’гета в этом можно было бы и не сомневаться. Если бы тут выдавали справки о том, «…что данная особь человека не является аиотееком», он обязательно сбегал бы за ней в аиотеекский штаб и пришпилил бы к пленнику, вместе с квитком о прохождении флюорографии, пачкой анализов и справкой из домкома о благообразном поведении вышеозначенного гражданина. Да. …Не в свой век родился мужик, через какие-нибудь жалкие пару-тройку тысяч лет шикарный бы бюрократ из него получился. Кровь бы из народа ведрами пил, придираясь к цвету чернил, коими заполнялся бланк, и плохому качеству печатей… И все это, искренне веря, что так и надо во избежание разных безобразий и беспорядков. …Но пока, к его большому сожалению и величайшей радости окружающих, Тайло’гет вынужден пробавляться невинным ремеслом головореза и скальподера.
Но это я что-то опять не о том думаю. Видать давненько не был я во вражеском тылу, оттого и нервишки играют… Так, судя по отсутствию шрамов на роже, пленник из прибрежников будет, это хорошо. У степняков слишком простой подход к понятиям «свой-чужой», а прибрежники они погибче, все-таки привыкли торговать и общаться даже с «не люди».
Лицо довольно зрелого человека. Наверное, в белобрысой шевелюре и бороде уже немало седых волос, но в темноте этого не разглядеть. Зато вот глубокие и обильные морщины в ярком, но крохотном свете лампочки выделяются резкими тенями.
…Что ж, возраст это с одной стороны пожалуй хорошо, наверняка пользуется авторитетом среди своих. А с другой, глаза какие-то чересчур умные, значит просто навешать лапши на уши не получится. (Это не лопух Мнау’гхо, с которым мне пришлось иметь дело долгих три года назад). …Да и смотрит пленник без особой радости и оптимизма, но и без животного ужаса во взгляде, видать понимает, что тут его сейчас будут убивать, но особого огорчения по этому поводу не испытывает. …Впрочем, для местных, смерть это еще не конец жизни. А вот вероятных пыток от злых дикарей (не просто же так его сюда притащили, а не замочили на месте), думаю побаивается.
Да, еще какое-то беспокойство во взгляде присутствует. …Знакомое такое беспокойство, не за себя, а за соплеменников. Мол, «Как они там без меня справятся?». Это хорошо. Пожалуй именно от этой печки и стоит начинать плясать.
— Как твое имя? — Спросил я его на жаргоне прибрежников.
— Зачем тебе? — Хмуро переспросил пленник.
— Говорить с тобой хочу. — Спокойно ответил я, одновременно делая останавливающий жест расположившемуся за спиной пленника Тов’хаю, который уже собрался было отвесить пленному здорового леща. …Эх, не догадался я рассказать своим про методу «хорошего и плохого полицейского». Это бы существенно помогло. Впрочем, Тов’хай парень молодой и резкий, жизнь у него была несладкая, и это отразилось не только на его душе, но и на внешности. Один вид его свирепой, рассчерченной отнюдь не только ритуальными шрамами физиономии, запугает даже самого «плохого полицейского». Да и вообще, глядя на бритые бошки и жуткие рожи остальных ирокезов, да еще и подсвеченных лампадкой снизу (что как известно любому, кто рассказывал товарищам в пионерских лагерях страшные истории, превращает лицо в жуткую харю-маску), даже у меня нервишки нет-нет, а и попискивают испуганной мышкой. Каково же бедолаге пленному?
— Как я могу с тобой говорить, если не знаю кто ты, может ты аиотеек? — Нашел я наконец правильный ответ.
…Правильный, потому что он дал повод моему оппоненту как-то среагировать. Возмутиться или, вот как этот, усмехнуться и чуток надменно сказать что-то вроде «Видать ты раньше никогда не видел аиотееков…». …А мне сейчас было важно именно разговорить пленника, а не просто запугать. Пусть хоть капельку, хоть в чем-то малом, но почувствует свое превосходство.
— Мне ли не знать аиотееков? — Деланно возмутился уже я. — Когда на моем поясе висит бессчетное количество их скальпов! — И в качестве доказательства, осветил лампадкой свой пояс, действительно пестрящий черными свидетельствами моих побед.
— Кто ты? — Как-то дергано и нервно спросил меня пленник, с которого вдруг слетело все его тщательно удерживаемое спокойствие. …Я прекрасно его понимал. Самое тяжелое, после того как полностью смирился со своей неизбежной смертью, это возвращаться к жизни. Появившаяся надежда пугает куда сильнее суровой неизбежности. А вдруг это обман, мираж, птица в небе, что поманит тебя пестротой оперения, а потом исчезнет за облаками. И тебе опять придется мучительно выстраивать вокруг себя сломанную стену безразличия и равнодушия, и уходить за Кромку. …А переход через этот рубеж весьма непрост — по себе знаю.
— Я Великий Шаман Великого племени Ирокезов! — С максимальной торжественностью и пафосом, проговорил я. — Может даже ты слышал о нас?
— …Слышал. — Деланно спокойным, если бы не предательская дрожь, голосом ответил пленник. — И даже рассказывал о вас своим сыновьям. …Но я не верю, что вы есть.
…И столько убежденности было в этих последних словах пленника, что я даже слегка опешил. Среди множества придуманных мной вариантов «вербовки» не было только варианта встречи с Фомой Неверующим.
— Так как тебя зовут? — Решил я вернуться на старые позиции и закрепить уже полученный результат.
— А чем ты докажешь, что вы и есть Ирокезы? — Опять задал встречный вопрос мой собеседник.
…Вот ведь сволочь недоверчивая. Паспорт что ли ему предъявить? Так он небось безграмотный. …Черт, не додумался я, когда пускал слух про ирокезов, придать нам какую-то узнаваемую черту. Да и хрен вспомнишь сейчас, что я там вообще такого про нас наболтал.
— А что ты знаешь про ирокезов? — Бросился я встречным вопросом. — Что про них ваши люди говорят-то?
— Говорят? — Усмехнулся пленный. — Говорят будто ростом они до неба, одной рукой гору поднимают, да за один присест стадо овцебыков съедают, а как ссать начнут, так море из берегов выйдет. …Врут ясное дело.
А еще я слыхал, будто этот народ раньше из разных племен состоял, а когда аиотееки всех их родных побили да их самих в плен забрали, научились биться лучше аиотееков, сами же их побили и все
