– «Нарушение привязанности может оказать влияние не только на социальные контакты ребенка – развитие совести, чувства собственного достоинства, способности к сочувствию, – быстро прочитал Леша с экрана компьютера. – Может вносить свой вклад и в задержку эмоционального, социального, физического и умственного развития ребенка…» Не очень хороший букет, Даша.
– Ему повезло, – медленно сказал Инструктор. – Мало кто из женщин… из настоящих женщин смог бы понять его и сделать из него человека… Иди скорее, Даша. Пипл говорит, транзакция набирает силу.
* * *
Мир – не такой, как мы себе представляем. Атмосфера ветвится, будто сад, каждый человек подсвечен изнутри, как лампа из прозрачного камня, как подсвечник из плотной соли или китайский бумажный фонарик. Странные существа – духи? птицы? мысли? – вьют гнезда в кронах больших деревьев. Другие существа – тролли? – живут в темноте под мостами. Земля прозрачна и видна насквозь – со всеми своими норами, подземками, канализационными стоками и зарытыми кабелями, со всеми могилами, но гробы пусты.
Не только мужчина способен любить женщину. Я заведу себе пса, он будет ждать меня, и каждый долгий день жить ради меня, и прыгать, встречая, пачкать рубашку большими лапами, вылизывать щеки…
Я шла, сжимая амулет на шее, оглядываясь, всматриваясь в лица. Эфирные бабочки летали над чьей-то счастливой макушкой, тучи собрались вокруг отмеченного депрессией лба, люди шли, подсвеченные зеленой надеждой и красной злостью, желтой скукой и сизой нелюбовью, но Тени среди них не было и не было жертвы, кроме меня. Только за мной тянулся кровавый след.
Капли падали все гуще. Я не хотела смотреть на себя в зеркало – малодушничала. А день, как назло, был прекрасный.
Время от времени мне на глаза попадались сотрудники Доставки: Пипл мелькал то здесь, то там, принюхивался, не скрываясь, заслуживая недоуменные взгляды. Гриша стоял, нервно озираясь, стиснув баллончик с краской. Лиза бегала кругами в спортивном костюме, изображая московский джоггинг. Леша глядел – я знала – из каждой камеры наблюдения, которая встречалась мне на пути…
Но Тень не выходила. Внутренний секундомер отсчитывал последние минуты.
Мы встретились на перекрестке. Лиза тяжело дышала. Пипл шевелил ноздрями. Гриша сжимал баллон, рискуя раздавить.
– Тень не выйдет, – сказала я.
Пипл открыл рот, чтобы возразить, но я его опередила:
– Это не случайность, поймите! Тень прекрасно знает, кто я! Она знает, что мы ее ждем. Она не выйдет!
– Всегда выходят, – начал Пипл. – Она выйдет, они всегда…
– Это не конец света, – я улыбнулась сквозь слезы. – Она ведь не жизнь у меня отбирает. Жить я буду. Подумаешь, никто не полюбит. Многие так живут. Плевать.
Лиза побледнела, но не от страха. В жизни не видела, чтобы человек был в такой ярости.
– А вот хрен ей! – рявкнула Лиза так, что на нее в ужасе обернулись прохожие. – Мы не позволим! Пипл, чего ты стоишь?! Ищи! Гриша, ищи для него опорные точки, ветер меняется, давай по секторам… ты ее засечешь!
Пипл мигнул. Щека у него дернулась.
– Нет, – сказал он шепотом. – Ее здесь нет. Дарья права.
* * *
Он жил на тридцатом этаже в новом элитном доме: папаша откупался от сына весьма эффективно. Я с ужасом подумала, что станет с Сэмом через несколько лет, когда маска сумасбродного мажора прирастет и одинокий мальчик, которого я увидела когда-то на вершине Главного здания, превратится в самодовольного паразита.
– Что-то случилось? – он заглянул мне в лицо.
– Нет, все хорошо…
Я увидела свое отражение в зеркальной стенке скоростного лифта. Коснулась амулета на шее… и отдернула руку. Мне осталось несколько минут. Потом принцесса превратится в жабу, карета в тыкву… Внешне все останется по-прежнему, но драгоценные веревочки, натянутые между нами, сгорят навсегда и свернутся обугленными петлями. Сэм посмотрит на меня – и не поймет, что же его так привлекало, что же он во мне разглядел…
Он загадочно улыбнулся:
– Я кое-что хотел тебе показать…
И распахнул передо мной дверь квартиры. Это была просторная студия с панорамным видом из окна, но не это поразило меня; вся комната была уставлена рамками и рамочками, увешана пластиковыми файлами на веревочках, и отовсюду, из каждой рамки, на меня смотрела я.
Когда он успел все это наснимать?! Не понимаю… Вчера и позавчера не мог… Значит, раньше? Значит, он догнал меня на сигвее в самый первый раз – не случайно?!
Он был талантлив. Он умел видеть. Я различала на этих фотографиях то, чего не могла бы разглядеть в зеркале: свою радость и усталость, авантюризм и отрешенность, как если бы другой, потусторонний мир бросал отблеск на мое лицо. Значит, за время своей фотоохоты Сэм узнал обо мне больше, чем я сама?
– Даша, что такое? Тебе не нравится?!
Слезы брызнули, будто я проглотила столовую ложку горчицы. Я прижала ладони к лицу:
– Нравится… Спасибо. Я просто очень… я, знаешь, рева-корова. Часто плачу, в кино, в театре, над книгой… Спасибо, Сэм, я просто не знала, что ты умеешь так.
Посреди комнаты накрыт был стол. Сэм не удержался и заказал в ресторане какие-то закуски, сыр, овощи, шампанское. Я кусала губы и пыталась вообразить: через несколько минут, когда из меня выкачают невидимое, неощутимое… необходимое… Когда меня нельзя будет любить – уйдет ли свет из этих его снимков? Уйдет ли радостное предчувствие, тепло, ирония, жизнь?
– Даша, ну я же вижу, что-то не так…
– Сэм… я очень-очень рада, что ты появился в моей жизни.
– Я тоже… а почему так трагично?
– Потому что…
– Стоп. Ты же не хочешь сказать сейчас какую-то ерунду, типа у нас тут имущественное неравенство и все такое.
– Нет, я…
– Ты посмотрела в Интернете про «расстройство привязанности», про амнезию у подростков и решила, что я…
– Да ты что! Нет!
– Тогда почему ты смотришь на меня, как Снегурочка на доменную печь?
Я улыбнулась сквозь слезы:
– Сэм… дело не в тебе. Дело во мне. Я…
Он посерьезнел:
– Ты больна?
– Нет.
– Тогда в чем дело? Ты под следствием? Тебя преследуют? Ты скрытая марсианка? Это все решаемо, ты же понимаешь…
Я быстро набрала телефонный номер:
– Пипл, сколько мне осталось?
– Три с половиной минуты, – сказал Пипл в трубке. Голос его вибрировал от напряжения, будто он держал на плечах груженый угольный вагон. – Мы работаем…
– Спасибо.
Я установила таймер на телефоне. Замелькали цифры.
– Через три с половиной минуты… чуть раньше… ты меня разлюбишь.
– Не смешно, – сказал Сэм после паузы.
Я кивнула:
– А уж мне как не смешно, если бы ты знал… Слушай. Меня нельзя будет любить. Через три минуты ты посмотришь на меня совсем другими глазами. Ты не сможешь понять, как вообще… почему разглядел меня в толпе. Все эти мурашки по коже, приподнятое настроение, смех без причины – все исчезнет.
