Помнишь, когда все началось по-настоящему? Я бежала. Бежала, гонимая твоими гончими далеко от людей и от долгожданной жизни. Никогда не прощу этого нового отчаянья.
Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу.
Я пряталась по пещерам, как ничтожество. Как червь. Как ничто. Долгие, долгие годы. Даже Марс не принял меня. Он ненавидит меня, я это знаю. А я ненавижу его, и от этого еще слаще. Наша обоюдная нелюбовь придавала мне силы все эти годы. У меня было много времени для раздумий. Ты знаешь, чем это закончилось.
У меня же получилось Тебя приручить, да? Победить Тебя. Почему Ты молчишь? Всегда молчишь!
Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу.
Но я умная. Очень умная. И терпеливая. Спешить некуда. Впереди — вечность. Я вернулась. Спустя сотни лет привела миллионы подобных мне. Проворонил. Ха-ха! А знаешь, что самое прекрасное? Это то, что я поняла в той комнате, где лежал твой очередной инструмент для жалкой попытки восстановить равновесие. Он был маленький, сладенький и такой опасный. Уже тогда. Я могла убить его, пока он не вырос и не стал Твоим ублюдком. Я убивала таких десятками. Пусть мне было бы больно. Боль — ничто перед местью. Месть… мне мало, мало такой мести.
Вспомни. Вспомни те минуты… Источник новой силы проснулся тогда во мне от осознания возможного. Я смотрела в его маленькие голубые глаза. А через них Ты глядел на меня. Помнишь, что я тогда сказала этому младенцу? Первому Проявителю, которого я оставила в живых?
— Запомни. Меня зовут Азари. Ты будешь служить мне. И когда Он будет смотреть на меня твоими глазами — я буду смеяться ему в лицо.
Глава 12. Надежды будущего
— Когда море покажет свой цвет
Светлячки приблизят рассвет
Мы пойдем по кромке воды
Ты и я — на гребне свободны…
— Свободы, Анна. На гребне свободы, а не свободны, — улыбнулась Медея.
— Я все время забываю, — пропищала малышка.
— Ничего страшного, так даже лучше.
Ниспадая чуть ниже лопаток, волосы Медеи Пинглин черными тугими спиралями спускались по плечам. С особым старанием, подогнув маленькие ножки под себя, их расчесывала рядом сидящая девочка. Широкое ложе специально перенесли в детскую больничную палату. Ребенок категорически отказывался спать в одиночку, периодически просыпаясь от ночных кошмаров.
Простой, но приятный для слуха текст песни часто звучал в этих стенах. Мелодия брала начало из детства Медеи. Того времени, где они с еще живой матерью вместе колесили по миру. Гвента, расчесывая локоны дочери, любила тихо напевать себе под нос. Деревянный гребень, доставшейся по наследству от бабушки, полностью погружался в густые локоны, мягко скользя от корней и до самых кончиков. Каждодневная процедура уже вошла в привычку. Стала каким-то обязательным ритуалом, без которого Медея и заснуть не могла.
Мать умерла. Там, на космодроме. Не осталось ровным счетом ничего, что могло бы напомнить о временах, казавшихся уже мимолетным сном. Никаких личных вещей. Ни единой фотографии. Со временем пришло осознание, что стало забывается лицо даже самого близкого человека. Его привычки, повадки, эмоции и черты. Память о минувшем постепенно стиралась, оставляя большую, зияющую дыру внутри. Это пугало. И только когда Медея расчесывала свои волосы и начинала петь общую с матерью песню, картинки всплывали в голове, унося далеко в прошлое. Туда, где она была так счастлива.
Прошло уже несколько дней с тех пор, как девушка очнулась после неприятного инцидента в пустыне. Получив сотрясение мозга, сломанную челюсть и пару глубоких ссадин на лице, она, по мнению медиков, еще очень легко отделалась. Восстановление проходило быстро, хоть и местами не без закономерного дискомфорта.
Находившаяся все время рядом Анна как прилежная девочка всегда знала, чем себя занять. Просторная детская палата пестрела яркими цветами. На кровати, креслах и столике были аккуратно расставлены игрушки, которых она рассадила по росту. Бесконечные мультики прорывались сквозь бессознательное состояние Медеи, вызывая яркие, фантасмагорические сны. Они крутились днями напролет, без перерыва. Ребенок часами просиживал у голографического проектора, отрываясь от него только чтобы поесть, поспать, да немного поиграть.
Медицинский персонал приходил и уходил, не говоря ни слова. Первое время никаких попыток что-либо выяснить девушка не предпринимала, потому как просто физически не могла говорить. Процедуры обходились без наноботов, поэтому восстановление шло медленней, чем хотелось бы. И даже считывание мыслеобразов проходили в сильно укороченной форме. Вся информация предоставлялась в одностороннем порядке.
Когда Анна отрывалась от круглосуточного просмотра мультфильмов, то накручивала импровизированной кукле различные прически. Иногда даже делилась своими детскими историями. Медея знала их все наизусть. Парочке из них она даже была свидетельницей. Однажды на корабле прорастили зараженные саженцы, и вместе с редисом выросли жирные гусеницы. Мелкотня их собирала и незаметно проносила в столовую. Анна отвлекала, а Фидгерт бросал насекомых в тарелки тем, кто обижал их на корабле. Детям тогда было весело, но Симоне здорово попадало. Впрочем, как потом и им самим. По обиженному голосу Анны Медея решила, что она до сих пор считает это несправедливым. Почему-то девушка не стала ее в этом разубеждать. Просто слушала и иногда спрашивала детали, которые уже и так знала. В конце концов, чем было еще занять ребенка? Малышка давно начала задавать вопросы, на которые Медея ответить не могла. Как и не могла в свое время ответить, куда делась их мать, и почему дети никогда ее больше не увидят.
Оказавшись в вынужденной изоляции, землянке выдалось достаточно времени, чтобы подумать. Оглядываясь на несколько дней назад, Медею, порою, посещали тревожные мысли. То, что случилось в пустыне, черным осадком засело в душе. Признаться, девушка и сама до конца не могла себе ответить, зачем так поступила. Если быть точнее, то совершенно не знала. Момент, когда пришло решение рвануть вперед и выхватить из голенища нож казался наполненным предельной ясностью, какой-то внутренней уверенностью. Можно сказать, даже, правильностью. Сейчас же все обернулось ужасным, глупым кошмаром. Попытки оправдать себя тем, что совершенные действия были необходимы, чтобы спасти остальных, разбивались о крепкие стены запоздало вернувшейся логики. Если бы получилось убить оставшегося в сознании головореза, то дальше что? Землянка ничего не знала о новом мире. Не представляла, сможет ли помочь своим и понятия не имела, как быстро пришли бы в себя полицейские. И смогла бы она вести машину. Которую, к слову, и водить-то не умела.
Обычно на этом месте Медея гнала дурные мысли из головы, в тайне надеясь, что неприятная ситуация разрешится сама собой. В конце концов, не она одна была повинна в произошедшем. Идея с ядом принадлежала Ашере, привыкшей тысячу раз перестраховываться перед каждым ответственным мероприятием. Когда девушка поняла, что выращивает, то хотела уничтожить крайне ядовитое растение. Ей помешали.
«На войне все средства хороши», — сказала тогда Ашера, опасавшаяся непредвиденных ситуаций при приземлении.
— Есть хочу, — пожаловалась Анна, доплетая, наверное, уже десятую косичку.
— Потерпи, еду скоро принесут.
Конечно же, Анна не была голодна. Ребенок только теперь узнал, что можно питаться совершенно иначе, не трясясь над скудными постными порциями. После вынужденной овощной диеты и просроченных пищевых пилюль больничная еда казалась чем-то запредельным. За все годы в космосе не удавалось так вкусно поесть, как в последние несколько дней. А после того, как девочка попробовала желе со сливками, в ее глазах и вовсе засверкали искорки. Впрочем, в пристрастии к вкусной еде Медея отставала не сильно. Что-что, а о недоборе веса пациентов врачам волноваться не приходилось точно.
— Они обе там. Решили их не разлучать, — послышалось из коридора, когда дверь мягко скользнула в сторону.
