А если так, то, может, я не столь уж и важен для экипажа? Может, решат, что я ушел, и вернутся себе обратно? Ну на хрен я им дался? Попугали, порезвились, и достаточно.
Утешения не действовали. Понимая, что умру в любом случае: если не от разрыва снаряда, то от вони, — я встаю на металлическую лестничку, сдвигаю люк и буквально выталкиваю себя на поверхность. Меня не сразу заинтересовало месторасположение «бэшки», первым делом я просто вентилирую легкие, выдыхая из себя ядовитые испарения. Если умирать, то хоть без привкуса дерьма на губах.
Тем не менее взрыва не последовало. Посмотрев на руины хибарки, я вижу броневик, повернутый ко мне в полупрофиль, ствол, направленный на гаражи, и… поднятую крышку люка на башне. Командир мотает башкой, хлястики расстегнутого шлемофона свисают ему на грудь.
«Только дерьма у тебя там нет», — подумалось с завистью.
А затем — снова действую как чертов станок. Кто-то приказал бежать. И не на соседний участок. Не тихо, гуськом, втянув голову. А бежать к центру, к источнику, бежать так, будто за мной стена на стену бежит целая армия. И я не могу не подчиниться этому приказу. Я бегу.
До зеленой железяки я добрался в один взмах ресниц. На ходу запрыгнул на горячий моторный отсек. Командир, казалось, не услышал меня — нюхом учуял. Потому что, когда он оглянулся, выражение лица у него было таким, будто ему под нос сунули протухшую рыбу. «Ты в своем уме?» — было написано в его глазах. Но это ненадолго. Когда топор, которого он так и не увидел, наискось снес ему верхнюю часть головы, в разлетевшихся глазах можно было увидеть много разных мыслей.
Отбросив оружие средневекового воина и придержав за погон брызгающее красными фонтанами тело, другой рукой я выхватываю у него из кобуры пистолет. Струи крови хлюпают мне на грудь, но я их не вижу и не ощущаю. Мозг сосредоточен на другом. Заглядываю внутрь. Место оператора-наводчика пусто, командир был за него.
— Да ты там вообще?! — вопит, словно из землянки, водитель.
Из выхлопных труб «бэшки» вырываются два столба черного дыма, мотор возобновляет свой рев. Зная устройство бронемашины изнутри, я, сунув руку в люк, делаю пять выстрелов. Целюсь наугад, надеясь, что хоть одна пуля, но все ж достанет водителя. Выстрелы «пээма» после грохота стомиллиметровки кажутся не громче хлопков в ладони. Радостными аплодисментами.
БМП проползает метров пять и глохнет, замерев с поднятой полукруглой крышкой и лежащим на боку телом командира экипажа.
Вот и все.
Сунув в зубы сигарету и чиркнув зажигалкой, которая после этого сразу становится непригодной, я сажусь на кирпичную глыбу и смотрю на замершую машину. Уснувшего зверя, раздавившего детские качели и накатившего правой гусеницей на песочницу, в которой остались торчать детская красная лопатка и грузовик с полным кузовом песка.
Я смотрю на БМП до тех пор, пока взгляд мой не расфокусируется до такой степени, что на месте броневика возникает темное пятно.
Знаю, что, когда вернусь на дорогу, от рассыпанного провианта уже ничего не останется. И пусть. За продление своей жизни я рассчитался макаронами. И, пожалуй, на данный момент это справедливая цена.
25 октября 2015 г., 17.20
2 года 4 месяца после эвакуации
Старик вел меня сквозь паутину узких, запутанных улочек и переулков, не асфальтированных, болотистых, местами с разлитыми от края до края лужами. Да уж, Старогородский район действительно город внутри города — сколько живу уже, а еще не слыхал таких названий улиц в Виннице и не знал о таких местах.
Мне уж начало казаться, что края этому путешествию не будет, когда старик остановился у сдвижных ворот небольшого агропредприятия с благозвучным названием ПТК «Колос» и тихо в них постучал. Еще метров за двести я уловил едва ощутимый запах дыма и теперь понял, откуда он исходил.
Внутри скрежетнул засов, ворота приоткрыли ровно настолько, чтоб в них мог пройти человек. Стоявший по ту сторону знакомый уже парень оглядел меня тем же упрекающим, по-юношески ярко выраженным оскорбленным взглядом.
«Как ты мог? — спрашивали его глаза. — Это же была моя любимая собака».
Вопреки моему представлению о фирме, ни комбайнов, ни грузовых машин, ни складских помещений на территории предприятия не было. Оно, как я понял, было из числа тех, что занимались перепродажей зерна, понятия при этом не имея, как это зерно выглядит. Таких донедавна было много, их возглавляли хитрожопые делки, что умели пользоваться Всемирной сетью лучше других и обладали толикой комбинаторства, достаточной дабы одурачить фермера-простофилю. На это указывает то обстоятельство, что в квадратном дворике вместо комбайнов стояла лишь пара дорогих машин, а помещения, что больше напоминали подсобки, никак не годились на роль зернохранилищ.
Впрочем, это могло быть и обманчивое мнение.
Дотащив свою ношу до одноэтажного офисного помещения, я не без чувства облегчения сбросил ее с онемевшего плеча. Псина была тяжелой, и последний километр как я только не ухищрялся, чтоб обмануть свое ноющее тело. Помогло лишь, когда окровавленная вязка шлепнулась рядом с урной — в том месте, что мне указал старик.
Приглушенный лай остальных четырех собак доносился из-под земли. Далекий, почти неслышимый. Лишь на мгновение он стал громче, когда старший брат парнишки открыл ведущую в погреб дверь. На пару мгновений он задержал на мне далеко не добродушный взгляд и направился во двор по своим делам.
— Пошли, — бросил через плечо старик, заходя внутрь офиса.
Здесь сразу ощущалось тепло. Где-то потрескивали дрова, и легкий запах дыма с ходу провоцировал ощущение уюта, расслабленности и покоя. Намек на забытое и кажущееся уже ненатуральным. Из кино как будто.
Пройдя по коридору, за приоткрытой дверью в бухгалтерию я увидел женщину. Подумалось, что это жена старика. В расстегнутой телогрейке, с откинутым на спину оренбургским платком и в теплых чунях, она стояла ко мне боком, возле переносной плиты, и деревянной ложкой перемешивала что-то в кастрюле. В топке плиты оживленно потрескивали дрова, и к запаху дыма примешивался вкуснейший запах вареной каши.
Пшенка небось? На масле.
Слюней во рту натекло столько, что я с трудом их проглотил. Обернувшись, седовласая женщина не без тревоги в глазах оглядела постороннего, с жадностью поедающего глазами ее стряпню вместе с кастрюлей. Но интерес иссяк быстро. Едва встретившись взглядами с мужем, она возвратилась к своим делам. Глупо, конечно, было рассчитывать, что она предложит пообедать, но, когда она отвернулась, во мне даже проснулось нечто, похожее на обиду. Будто бы я на ее месте стал бы направо и налево кашу раздавать. Ага, шире вороток держи.
