Земляные стружки создавали неплохое укрытие, и Духов направился к ним. Аккуратно перешагнул через лужи светящейся зеленым и розовым слизи и, прислонившись спиной к пористой пружинящей поверхности, уселся.
Прежде всего, он хотел решить, какой мир реален. Этот, искалеченный Волной Безумия, полный монстров, в котором люди ютятся в высоченной башне, поделенной на витки, а власть принадлежит тварям с желтыми опухолями на лбу. Тающий под натиском Ползучего Бора – проклятого леса с исполинскими деревьями и ядовитым воздухом. Иссушенный мир, где нет солнца, звезд и облаков, а небо навсегда затянуто мерзким желтым маревом…
Или другой. Большой, безграничный, принадлежащий миллиардам людей, которые любят, радуются, грустят, смеются, плачут, заботятся друг о друге или воюют. Укутанный белыми облаками, что купаются в небесной синеве, согретый солнцем, полный воды и растительности…
Безумно знакомый и в то же время невероятно далекий. Есть ли этот мир на самом деле?
Как разобраться?
До боли в груди хотелось верить, что в действительности существует второй мир, а кошмар, окружающий Андрея сейчас, – лишь морок, наведенный Кагановским.
Гипноз. Сон.
Но почему этот сон длится так долго? Уже целый месяц!
«Месяц? – прищурившись, Андрей посмотрел на неподвижную поверхность озера. – Что, если мне только кажется, что прошел месяц? А на деле – гораздо меньше».
Да, такое вполне могло быть. Духов слышал, что, когда человек умирает, перед его глазами проносится вся жизнь. Вдруг и с гипнозом так же? Здесь месяц, а в реальности час. Или даже минута.
Зачесалась левая рука. Андрей посмотрел на нее и содрогнулся. Оранжевая слизь высыхала, образуя темную корку, и стягивала кожу.
«Нехорошо, – Духов пошевелил пальцами. Зуд усилился. – Надо счистить, как только высохнет».
Тут же «вспомнились» страшные истории Шкурников о том, как плоть гниет и отваливается кусками. И все из-за нескольких капель крови Ползучего Бора, попавших на голую кожу. Да что истории? Андрей и сам видел таких несчастных.
Видел ли? Вдруг и вправду видел? «Воспоминания» были очень яркими, и Духов не знал: под силу ли гипнозу вытворять с разумом такие шутки.
Опять стали наползать сомнения. Как черные тучи.
Но в этом мире нет туч. Небо все время желтое. Но если ему известно про тучи, значит…
Впору было завыть.
Размышления напоминали перетягивание каната. Соперниками выступали два мира, а канатом служил разум Андрея. Силы были равны, борьба никак не заканчивалась, и это мучило.
Духов покачал головой, наклонился и уперся лбом в колени.
Где правда? Как разобраться? Что для этого нужно сделать? Андрей был готов на все, лишь бы состязание двух миров завершилось.
– Подскажи. Пожалуйста, – он поднял голову, посмотрел вверх и представил Кагановского. Высохшего, желтого старика с пластмассовой рукой, сидящего в инвалидном кресле. Очень ярко представил, словно видел писателя только вчера.
Удалось бы это Андрею, если бы Кагановского не существовало в действительности?
Он не знал.
Размышления длились уже больше получаса, а Духов не смог высвободить из запутанного клубка вопросов ни единой ниточки. И не представлял, как быть дальше.
Беспомощность одновременно и пугала, и злила. Накатила слабость, резало горло, очень хотелось пить. Воображение нарисовало грязную миску, полную пей-еды.
«Вот бы сейчас эту дрянь сюда…» – Андрей горько усмехнулся, тяжело сглотнул.
И услышал плеск.
Тут же подобрался, повернулся к озеру.
По зеленой глади расходились круги. Темные разводы пришли в движение и стали похожи на длинных плоских змей.
Духов перекатился на четвереньки. Напрягся, будто спринтер перед забегом. И стал ждать.
Под толщей зеленой воды – разумеется, если эта гадость была водой, – вспыхнуло несколько пятен белого света. Они увеличивались. Значит, источник свечения поднимался.
«Спрячусь, пока оно не вынырнуло», – решил Андрей.
Он встал. Обошел пласт земли. Присел с краю и выглянул.
Пятна белого света метались из стороны в сторону, но пока не достигли поверхности.
Что это? Очередное чудовище? Скорее всего. Тогда зачем оно всплывает? По собственной прихоти?
«Или почуяло… добычу», – Духов содрогнулся, поняв, что назвал добычей сам себя.
Но возможно ли это? От засады Андрея до озера не близко. К тому же неведомая тварь была на дне. Как могла она его почуять?
– Легко, – шевельнул губами Андрей, вспомнив все, что пережил за последние два часа.
В порожденном Волной Безумия лесу и впрямь возможно все. За свою недлинную жизнь Андрей не раз видел страшные сны. Нелепые и жуткие до дрожи. Но ни один не мог сравниться с кошмарами, которыми полнился Ползучий Бор.
«Реальность всегда страшнее», – пришла мрачная мысль, и Духов вздрогнул: вот он и признал, что этот жестокий и отвратительный мир существует на самом деле.
Но было ли это правдой? По-прежнему неизвестно.
Снова плеск. На этот раз сильнее.
«Давай, покажись», – заклинал Андрей скрытое в озере существо.
Он с удивлением обнаружил, что страхи исчезли. Не пугали ни обреченность, ни опасности проклятого леса. Только желание раз и навсегда разобраться, где настоящее, а где морок, по-прежнему жгло душу. Но каким образом отделить одно от другого?
От проникшей в разум мысли перехватило дыхание. Андрея, наконец, осенило.
Это ведь так просто!
И вместе с тем безумно страшно…
Духов посмотрел на озеро. Зеленая поверхность волновалась все сильнее. Пятна света по-прежнему метались из стороны в сторону. Если там и вправду проснулась тварь, если эта тварь собирается вынырнуть, то именно она поможет ему понять все.
От начала и до конца.
«Это очень просто», – мысленно повторил Андрей, чувствуя, что опять начинает дрожать, а дыхание учащается.
Очень просто. И очень страшно.
Когда тварь покажется, Духов сам пойдет к ней. Добровольно станет добычей. Монстр схватит его – в этом нет сомнений. Тогда-то все и решится…
Если Чаша Жизни порождена гипнозом, то исчезнет, поскольку Андрей «умрет» и покинет этот мир. А сам Духов придет в себя в квартирке Кагановского. Возможно, писатель хочет именно этого. Он ведь любит несчастливые концовки. Взять хоть его первые произведения, хоть «Лабиринт», хоть «Узника мрачного особняка». Везде финалы такие, что бросает в дрожь.
Если же выдумкой, порожденной отчаявшимся, желающим спастись в собственных фантазиях, уставшим от жестокости разумом, окажется тот мир, где существует Кагановский, где нет Ползучего Бора, монстров и Фронов, то Андрей умрет по-настоящему. Тварь растерзает его, и это станет концом всего.
Вернулся страх. Окутал, сдавил. Стиснул, будто смирительная рубашка.
