Дина Полоскова - Ишма. Всадница Смерти. Хроники Эпохи Взлета [СИ]

– Не бойся, маленькая красавица. Никто не тронет. Я, Темучжин, беру тебя в свой гарем. Нет наложница. Жена.

Эта новость вызвала у Есугэн более сильный поток слез, что заставило мужчину нахмуриться.

Маленькая татарка упала перед ним на колени, обхватив его ноги руками, прижалась к ним лбом.

Даже во сне, в качестве стороннего наблюдателя, Есуй поморщилась.

– Великий хан! – быстро, скороговоркой заговорила она. – У меня есть старшая сестра, которая гораздо красивее меня. Намного красивее. Есуй! Нет такого воина в наших племенах, кто не хотел бы видеть ее своей женой! Но красота ее такова, что достойна лишь гарема великого хана. Есуй! Мою сестру зовут Есуй!

Хоть маленькая татарка и говорила быстро и сбивчиво, Темучжин прекрасно ее понял. Если ее сестра и вправду такова, как говорит его будущая третья жена, то она действительно достойна занять место в его гареме.

– Боорча! Мухали! – крикнул он, покидая шатер.

Есуй вскочила в поту, не смотря на прохладу ночи.

– Анар! Анар… – жалобно позвала она.

Мужчина проснулся немедленно. Прислушался. Тихо.

– Нам надо уходить, – Есуй умоляюще заломила руки, – Погоня.

– Ты слышишь погоню?

– Нет, но я видела сон…

Даже не смотря на усталость, Анар улыбнулся. Женщина… Конечно, даже первая всадница и лучшая охотница оры может испугаться…

Он притянул жену к себе и нежно поцеловал в висок.

– Тебе приснилось, Есуй. Это только сон. Только сон, понимаешь?

– Нет, Анар, – вопреки вчерашним напутствиям матери, данным перед всем племенем, никогда и ни в чем не перечить мужу, Есуй замотала головой из стороны в сторону. – Нет! Это был непростой сон! Есугэн…

Анар совсем не рассердился неповиновению жены. Ну конечно, она переживает из-за сестры. И молчала, терпела весь день. Настоящий воин. Да и как сердиться на нее? Даже сейчас, грязная и усталая, с всклокоченными на затылке волосами, Есуй была и оставалась первой красавицей татарских племен. Ну что ему сделать, чтобы успокоить свою женщину? Кажется, он вполне отдохнул…

– Иди сюда, Есуй, – он подмял мягкое податливое тело под себя, секунду смотрел в ее влажные темные глаза, в которых отражалось звездное небо, затем резким движением повернул лицо жены в сторону, впился твердым поцелуем в щеку. Еще раз, еще. Теперь вот так. Приподнять ее рубаху, приспустить ыштан…

Воины Темучжина появились ближе к рассвету.

Есуй оторвали от мужа и за волосы втащили в седло. Вопреки своему обыкновению, монголы не тронули Анара. Тот, кого другие называли Боорча, кто поднял ее в свое седло, просто оттолкнул Анара сапогом, прежде чем впиться пятками в разгоряченные бока мерина.

– Я приду за тобой! – это были последние слова, которые Есуй услышала от мужа. Так и запомнила его: одинокого, опрокинутого навзничь на землю, с рассеченной бровью, стиснутыми зубами.

Дорога в ору хана заняла полдня – конечно, лошади у монголов быстрые, но пришлось объезжать непроходимую чащу, где Есуй прошла вчера с мужем.

Она сразу поняла, что это был непростой сон, и даже почти не удивилась, когда увидела группу воинов.

Есугэн, как ты могла… Предательница! Неужели твоя ревность к Анару оказалась настолько сильной, что ты не смогла простить меня даже перед лицом смертельной опасности?! Могла бы я также поступить с тобой, сестра? Могла бы даже подумать о том, чтобы предать? Всю дорогу спрашивала сама себя Есуй, неловко подпрыгивая на ухабах, больно ударяясь ребрами о луку седла, через которое была перекинута.

Когда, наконец, это мучение закончилось, и ее одним рывком спустили с лошади, Есуй все-таки устояла на ногах. Или она не всадница, достойная своего племени?

Почти не удивилась, увидев воочию того самого "великого хана" – во сне она достаточно его разглядела. Только при свете дня он выглядел еще старше.

– Моя третья жена не врать мне, – он повернул ее лицо в сторону и вернул на место. – Ты будешь четвертая, татарка.

Последующие часы, проведенные среди монгольских женщин, Есуй прожила как во сне. Ее скребли жесткой щеткой, мыли, протирали мягкими тряпками. Одели монгольский халат – дэли, заплели косы в сложную прическу.

Есуй не сопротивлялась, но держалась с достоинством. Не плакала, не жаловалась. Даже когда они заметили рану на ноге, заахали, зацокали языками, принесли вонючую мазь и наложили повязку.

Есуй понимала наречие пришедших, знала, что ее готовят к собственному свадебному пиру.

Когда ее подвели к столу, где она должна была занять место рядом с мужем, она увидела Есугэн.

Сестра больше не выглядела испуганной или растерянной, больше не плакала. Дорогое, расшитое монетами и бисером, дэли на ней говорило о высоком положении своей хозяйки. Куда делась растерянная девочка со спутанными волосами из ее сна? Перед Есуй сидела третья жена Темучжина. Не наложница. Жена.

Увидев Есуй, Есугэн вскрикнула, и улыбка украсила ее юное лицо.

– Есуй! Они все-таки нашли тебя! Как я счастлива! – закричала она.

Есуй по той же причине, что осчастливила сестру, вовсе счастлива не была, а потому промолчала. Но это не остановило Есугэн. Бойкой птичкой она вспорхнула со своего места, подбежала к Есуй, крепко обняла ее. Есуй не собиралась обнимать сестру в ответ. Просто так уж вышло, она сама не поняла, как.

– Садись, сестра, – Есугэн звонко рассмеялась и обернулась к мужу. – Перед лицом великого хана я уступаю свое место в его гареме своей старшей сестре, чьи красота, ум и умение сидеть в седле и охотиться значительно превосходят мои, и потому это место принадлежит моей сестре Есуй по праву. Потому отныне я буду зваться четвертой женой Темучжина, а ты, сестра, будешь третьей.

Есугэн склонилась перед сестрой в поклоне и прошептала быстро:

– Как же я боялась, что монголы найдут тебя, Есуй! Как просила его, чтобы взял тебя к себе и спас от участи, постигшей других женщин нашего племени!

Есуй не ответила. Она молча села рядом с Темучжином, как раз между ним и Есугэн.

Ей было безразлично все, что происходит, даже, когда Темучжин объявил, что этот пир – в честь истребления татар, и полной победы монголов.

Есуй сидела за столом, смотрела, как поднимаются и опрокидываются в бездонные утробы кубки, как жир от жареной баранины стекает по усам и гладким подбородкам воинов Темучжина, как не может скрыть своей радости Есугэн, как насторожено, неприязненно, разглядывают ее женщины. Она пока не разобралась, кто из них кто, и есть ли здесь старшие жены ее мужа.

Безразличным взглядом она скользила по лицам монголов, сливающихся сейчас для нее в одно – загорелое, покрытое боевыми шрамами, с жесткой щеткой усов, и небольшой бородкой под нижней губой. Она знала, даже не поворачивая голову, что это самое лицо сейчас смотрит на нее.