Прогулялся… Шагов триста примерно. Преграда, перекрывшая путь, оказалась рукотворной. Металлическая дверь, даже, скорее, ворота – громадные, во весь туннель, двустворчатые. Ржавые, как и все здесь.
Металл не уступал толщиной танковой броне. Или броне линкора… Стучи, не стучи, никто не услышит.
Никаких следов отпирающих и запирающих устройств – отпирались ворота исключительно с той стороны. Если прижаться к ним ухом, не опасаясь измараться о ржавчину, можно услышать много интересного. Там туннель метро… Действующего метро. Буквально в метре-другом от ворот ходят поезда, и ездят в них люди…
Иногда я задумывался – куда попаду и что увижу, если вынесу преграду направленным взрывом… Задумывался, но к практической стадии эксперимента приступить так и не рискнул. Слишком хорошо помнил о незавидной судьбе тех, кто пытался таким способом прорваться на «Ленинец». Или хотя бы попасть внутрь Вечного Джипа.
Слева от металлической преграды имелась другая дверца, крохотная в сравнении с ней, к тому же наполовину открытая. Потеки ржавчины давно съели надпись на ней «ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН», и я проигнорировал запрещение.
Вошел и оказался на дне технического – не канализационного – колодца. Наверх вела вмурованная в стену лесенка из скоб-ступеней. И оттуда, сверху, сочился свет – тоненький лучик, пробивающийся сквозь отверстие чугунного люка.
Мой путь лежал туда, наверх.
Дунайский проспект был тем же, что и раньше. До Прорыва, до всех ужасов эвакуации, до резни и погромов, прокатившихся от Центра к окраинам.
Все было привычно и знакомо. Зеленели тополя свеженькой майской листвой. Цокали каблучками девушки в коротких юбках. Смеялись дети. Два бомжа дрались из-за найденной бутылки. Мне хотелось их расцеловать.
Я откинул тяжеленную крышку люка – увесистая чугуняка казалась странно невесомой, тянула по ощущениям на два-три килограмма. Поднялся наверх – словно привидение, словно мертвец, вставший из своей могилы.
Впрочем, почему «словно»? Я и был привидением, бесплотным призраком для всех, кто жил здесь во временной петле, на крохотном островке прошлого… Они меня не видели и не ощущали каким-то иным способом, проходили, как мимо пустого места… Только если я – невидимый и бесплотный – останавливался возле человека и начинал на него долго смотреть, то объект наблюдения нервничал, проявлял признаки беспокойства, сам, очевидно, не понимая, что его смутило…
Я был для них призраком.
А они были для меня мертвецами. Мертвецами, по прихоти Зоны вновь проживающими свою жизнь двадцатилетней давности… Зрелище было тяжкое, но я со временем привык.
Мы с Крис попали сюда в первый раз случайно. Поход в Зону выдался на редкость переполненный неприятными встречами, и все патроны закончились, и мы уходили подземными лабиринтами от Крысиного Волка, крупного и агрессивного, не имея возможности его прикончить. Поднялись наверх, воспользовавшись первым попавшимся колодцем, на поверхность Волки никогда не выходили…
Поднялись – и очутились здесь, два призрака в призрачном для нас прошлом… Попытки попасть сюда поверху, несколько раз предпринимаемые позже, успеха не приносили. Можно было выйти на этот ретроостровок, состоящий из нескольких микрорайонов, – но это были совсем другие микрорайоны: мертвые улицы, мертвые здания, ни одного человека, лишь изредка забредающие мутанты и другие малоприятные создания… В общем, Зона как Зона. Прийти в прошлое можно было лишь из-под земли. И через один-единственный колодец.
И я приходил. Особенно часто потом, оставшись один… Это стало паранойей, своего рода навязчивой манией – приходить сюда почти каждый визит в Зону.
А потом… Потом я обнаружил… или вспомнил… в общем, понял, что здесь, на углу Купчинской улицы и Альпийского переулка, жила одна девчонка, с которой у меня… которую я… в общем, я понял, что могу здесь встретить себя самого. И паранойя заиграла новыми красками.
И встретил-таки! После долгих поисков встретил себя, семнадцатилетнего, едва начавшего бриться… Сказать, что это был шок, – ничего не сказать. Кто не встречался сам с собой в призрачном прошлом, тот не поймет.
Шло время – здесь, во временной петле, несколько иначе, чем снаружи, – я несколько раз подстерегал сам себя, приезжавшего на свидания с Лариской… Присутствовал на тех свиданиях невидимым третьим. Составил график, когда можно было себя здесь встретить… Паранойя. Ностальгическое кино для одного зрителя.
И сегодня – в здешнем сегодня – должно было состояться великое событие: потеря девственности семнадцатилетним Германом Заславским. И мне очень хотелось посмотреть на это событие со стороны. Можете считать меня вуайеристом. Не каждому такое удается…
Я сидел на поребрике рядом с откинутым в сторону люком – небритый, в изгвазданном комбинезоне, с «Хеклер-Кохом» на коленях. Мимо, не замечая меня, проносились машины. Пару раз я попадал здесь под машину… Ощущения специфические, но ничего опасного для жизни.
Тротуаром шли люди, опять-таки не замечая странного пришельца. Неподалеку была остановка, где спустя недолгое время должен вылезти из маршрутки юный я… Приладив люк на место, я решил прогуляться, осмотреться, полчаса в запасе имелось. Этот люк – граница двух миров – единственное, что я здесь мог поднять и переместить. Через все остальное пальцы проходили почти без сопротивления…
Поднялся, закинул автомат за спину. Пошел в сторону близлежащего магазинчика, вглядываясь в лица людей… Кто из них погибнет при эвакуации? Кто спасется и уедет? Кто будет жить в образе Слизня или Красного мутанта?
Я не знал… А они не знали, что через полтора десятка лет в их размеренной и налаженной жизни случится Прорыв…
Просочился в магазин вместе с мамашей, закатывавшей внутрь коляску. Младенец что-то почувствовал, внимательно уставился на то место, где находился я. Младенцы вообще очень чувствительны к призракам. Младенцы и кошки.
Небольшая очередь к прилавку. Дородная продавщица, грудь выдающегося размера натягивает тесноватый халатик… Я стоял и просто смотрел, как люди покупают, расплачиваются… Кто и зачем крутит здесь это 3D-кино? Кто и зачем?
Пора было выходить наружу, и я вышел. Скоро подъедет та самая маршрутка…
Подъехала… Не сразу, но из второй или третьей вылез-таки я. Семнадцатилетний я. Брючки наглажены, в руках дешевый букетик…
Какой же у меня был глупый вид семнадцать лет назад. Казалось, любому при взгляде на меня было ясно: парню предстоит первый в жизни секс, и он весьма счастлив от этого, счастье буквально распирает его, рвется наружу…
