– Что они были готовы убить вас, сэр.
– Не посмели бы, – холодно рассмеялся Марк.
– «И ты, Брут», – вырвалось у Винсента.
– Кто такой Брут?
– Как-нибудь я расскажу вам об этом, – пообещал Винсент, – а пока что выделю десять своих лучших людей для вашей охраны.
– Как это будет выглядеть, если ваши люди станут охранять меня в моем доме? И потом, это ведь далеко не весь сенат. Еще четверо находятся сейчас в своих поместьях, а за остальных я уверен. Если бы эти шестеро попытались убить меня, остальные выступили бы против них. Никогда не бывало такого, чтобы первого консула убивали.
– Все случается когда-нибудь в первый раз, – философски обронил Винсент.
– Они направились в сенат, – сказал Марк. – Я тоже должен быть там и первым делом объявить об обещании вашего президента. Это придаст уверенности остальным.
– Правильно, – отозвался Винсент и обернулся к Дмитрию: – Следи в оба. Поручи Борису охрану консула. У него есть голова на плечах. Скажи ему, пусть стреляет без предупреждения, как только кто-нибудь сделает угрожающий жест в сторону Марка.
– Слушаюсь, сэр! – Дмитрий отдал честь и сбежал с бастиона.
Марк пытался протестовать, но Винсент сделал каменное лицо, и он сдался.
– Ну ладно, так и быть, – произнес он и начал было спускаться по лестнице, но остановился и посмотрел на Винсента: – И все же в этой телеграмме есть и несомненная угроза. Петроний был прав.
– Я не вижу там никакой угрозы, сэр, – ответил Винсент невозмутимо.
– Как бы то ни было, теперь обратного пути нет. Если ваши не придут, все это плохо кончится, – заключил Марк и удалился.
Винсент осмотрел с бастиона укрепления карфагенян, освещенные предзакатным солнцем. На западе весь горизонт был охвачен алым мерцающим сиянием. Винсент мог бесконечно любоваться закатами на этой планете, где огромное красное солнце с наступлением сумерек разрисовывало небо буйной гаммой пастельных тонов. Сегодня он научился очень важному для посланника делу – убедительно лгать. Ему потребовалось чуть больше времени, чем Петронию и другим римлянам, чтобы прочитать то, что было между строк телеграммы. Калин в самом деле недвусмысленно давал понять, что если Рим пойдет на мировую с Карфагеном, то пусть пеняет на себя. Винсент понимал, что с военной точки зрения вполне логично применить политику силы, чтобы вынудить Рим оставаться на их стороне. Если бы Рим отвернулся от них, то на восточной границе Руси появился бы непримиримый враг и рухнули бы все надежды на нормальную жизнь. Мир людей оказался бы расколотым, и тугары, мерки или другие орды воспользовались бы этим и поставили Русь на колени.
Им было нужно, чтобы Марк сохранил свою власть, и в то же время Винсент понимал, что само их присутствие подрывает ее. Жертва, принесенная 5-м Суздальским на поле боя, и поведение самого Винсента тронули сердце Марка, и что-то в нем изменилось. Он пошел на союз с Русью, потому что Винсент обещал, что они не будут пытаться совершить в Риме революцию, и теперь Винсент боялся, как бы это обещание не связало ему руки, если Марк впоследствии воспротивится всяким социальным изменениям.
Установившееся на фронте равновесие вполне устраивало бы Винсента, если бы в нем не содержалось столько непонятного. К тому же и конечная цель Тобиаса была им неясна.
На дальнем холме он увидел вспышку и почти сразу же за ней вторую.
– Мерзавец, – прошептал Винсент.
Прошло несколько секунд, и одновременно с отдаленным громом двух тяжелых пушек над головой Винсента раздался пронзительный вой. Огромный столб земли взметнулся перед самой стеной ярдах в ста левее его. И в тот же момент бастион содрогнулся от ударной волны, которая, казалось, перетряхнула буквально все у него внутри. Перегнувшись через парапет, Винсент увидел, как кусок стены в несколько футов в поперечнике взлетел в воздух в туче пыли и каменных осколков.
С городской стены послышались испуганные крики; им вторили торжествующие вопли карфагенян.
– Да уж, и вправду неплохо бы, чтобы они добрались сюда поскорее, – прокричал появившийся рядом Дмитрий.
– Не бойся, продержимся, – заверил Винсент старика, и тот действительно приободрился от его слов. «Как странно, – подумал Винсент. – Только сегодня утром я рыдал у него на руках, как младенец, а теперь он ищет у меня утешения».
Постепенно паника улеглась, и на поле опустилась тишина.
– Все это очень странно, – сказал Дмитрий.
– Что именно?
– Они уже взяли нас за горло, а потом вдруг отпустили.
Винсент согласно кивнул.
– И с телеграммой тоже. Они ведь дошли до того места, где проложены провода, еще несколько часов назад, но перерезали их только после того, как было передано обращение Калина. Было бы логично, если бы они прервали нашу связь с президентом сразу же, чтобы не дать нам договориться.
– Да, правда. А я об этом даже не подумал.
Еще одна загадка. Ганс сказал как-то, что проникнуть в замыслы противника и держать его под контролем, не ослабляя хватки ни днем ни ночью, – половина успеха на войне.
Винсент взял подзорную трубу и в сгущавшихся сумерках еще раз осмотрел укрепления карфагенян. Ему показалось, что рядом с двумя тяжелыми пушками он различает фигуру в синей форме, но уже слишком стемнело, чтобы быть уверенным.
– Знать бы, что у Кромвеля на уме, – вздохнул Винсент и направился к пролому в стене, чтобы оценить нанесенный урон и поднять подавленное настроение римских легионеров.
Отойдя от пушек, Кромвель принялся разбирать каракули на клочке пергамента. Почти все слова были искажены – русскую азбуку Морзе понимал лишь один из членов его команды, да и то разбирал ее слишком медленно. Тем не менее смысл сообщения был ясен.
Холодная самодовольная улыбка появилась на его лице.
– Эндрю, просыпайся, пора.
Кэтлин нагнулась к нему и нежно поцеловала в лоб. Он шевельнулся, пробормотал что-то и перевернулся на другой бок.
«Я все время боялась, что во второй раз не выдержу этого», – подумала она. Но какая-то часть ее мозга всегда знала, что так будет продолжаться, пока он жив.
Бывали моменты, вроде теперешнего, когда она тихо проклинала себя за то, что связала свою судьбу с ним. Вот уже больше семи лет война была практически постоянным спутником ее жизни, если не считать недолгого перерыва после победы над Тугарами, но теперь он закончился. И даже в этот краткий период, как она теперь понимала, угроза всегда висела над ними. Эндрю был погружен в лихорадочную деятельность по созданию новой республики, налаживанию связей с Римом и строительству линий обороны, так что проводил большую часть времени в поездках, откуда возвращался предельно уставшим и, как ей представлялось всякий раз, еще немного постаревшим.
