Однако как просто, оказывается, заставить гуманиста поменять мировоззрение в антигуманном обществе! Еще одно доказательство, что против природы не попрешь. Ее законы зародились на миллионы лет раньше появления человека, и спорить с этими законами, на мой взгляд, бесполезно. Желание выжить быстро выветривает из головы предубеждение к насилию, а особенно насилию к тому, кто покушается на твою жизнь. Сегодня с подобными предубеждениями расставались даже те, кто еще вчера из принципиальных соображений не обижал даже мух.
Рассказывать о том, как мы провели в диком центре первую ночь, будет скучно, поскольку прошла она на удивление спокойно. Знай я наперед, что так случится, выспался бы безмятежным сном праведника и запасся силами на пару последующих дней. Но плохой сон преследовал меня уже третьи сутки. Я толком не вздремнул даже вечером, когда решил отдохнуть перед долгой ночной вахтой, заставив близорукого Наума Исааковича готовить ужин, а Кэрри – наблюдать за округой до тех пор, пока не зайдет солнце. В кромешном мраке к нам легко могли подкрасться даже неосторожные фиаскеры. Поэтому давать Кауфманам ответственное поручение, требующее чуткого слуха, зоркости и выдержки, я не рискнул. При свете дня – еще куда ни шло; Каролина – девушка дисциплинированная и глаз у нее острый, но ночной город – это уже полигон для более профессиональных бойцов.
Или побитые фиаскеры и впрямь оставили нас в покое, или мы умудрились хорошо запутать следы, но сколько Каролина, а после нее я ни напрягали зрение, выявить поблизости врагов нам не удалось. Мы специально заняли выгодную позицию – терраса пустого и уже давно разграбленного ресторана на перекрестке улиц. Оттуда пятый ярус просматривался во всех направлениях, а мы, заблокировав выходы на террасу столиками и соорудив из солнцезащитных зонтов палатку, были с улицы практически незаметны. Пока я пытался заснуть, дядя Наум сбегал с отверткой на ресторанную кухню и выломал из печи небольшой термоэлемент, который тут же подсоединил к нашему либериаловому генератору. Получилась крохотная, но вполне работоспособная печь. Так что, когда я, злой и не выспавшийся, заступил на ночное дежурство, меня ожидал горячий ужин и все, что требовалось бдительному стражу для приготовления крепкого кофе. Дядя Наум был отвратительным воякой, но превосходно знал, как поддерживать бодрость духа в своем телохранителе. Я приглядывал за Кауфманами, Кауфманы заботились обо мне – самая настоящая командная порука…
Действительно, держимся вместе с первого дня кризиса, пора бы уже и название для команды придумать. Что-нибудь величественно-грозное наподобие «Молота Тора»… «Спасатели Мира»?.. Величественно, но не грозно. «Топор Кауфмана»?.. Грозно, но не величественно. «Топор Мира»?.. Грозно и величественно, но звучит по-идиотски. «Спасатели Кауфмана»? Ни то ни другое, к тому же двусмысленно. Хотя во втором смысле гораздо ближе к истине: я предчувствовал, что нам с Кэрри еще не раз придется вызволять рассеянного дядю Наума из беды…
Мне все же удалось поспать часок на рассвете, пока Кауфманы хлопотали над завтраком. Бодрости этот скоротечный сон не добавил, а лишь еще больше разморил. На кофе, употребляемый всю ночь, к утру у меня выработался стойкий иммунитет. Чтобы взбодриться, Гроулеру требовалась адреналиновая инъекция, сиречь хорошая нервная встряска.
Наум Исаакович будто догадался об этом. Едва лишь солнце засверкало в полную силу, он порадовал меня известием, что в его бинокль уже наблюдаются верхушки мачт, на которых вокруг стадиума «Сибирь» развевались знамена с гербами команд реал-технофайтеров. Я попросил бинокль, после чего долго выискивал между рядами высоток милые сердцу атрибуты прошлой жизни и по наводке Кауфмана все-таки нашел. Едва у меня перед глазами замаячил ориентир, как вялость моя улетучилась бесследно, а в душе заиграла тяга к дальнейшим путешествиям, которая, по всем признакам, должна была напрочь исчезнуть после вчерашнего инцидента.
Мой второй дом, где я провел почти половину сознательной жизни, – стадиум «Сибирь» – манил меня развевающимися на ветру флагами. Словно старый друг, что приметил вдалеке запропастившегося невесть куда приятеля и теперь радостно подзывает его к себе. Я тоже был рад снова видеть знакомый до боли стадиум и спешил к нему навстречу, веря, что в родных стенах мне с друзьями не угрожает опасность. К тому же очень хотелось повидаться с кем-нибудь из знакомых, которые, я надеялся, непременно должны были попасться нам на стадиуме либо поблизости от него. Слабо верилось, что на огромных пространствах «Сибири» – полигонах, коридорах, студиях – не осталось ни одной живой души, помнившей незабвенного капитана Гроулера.
Наум Исаакович оставил в покое компас, поскольку даже мне – профану в древнем ориентировании – было ясно, куда идти. По мере того как мы приближались к стадиуму, стяги над ним становились все заметнее, постепенно превращаясь из разноцветных пятнышек в хорошо различимые вымпелы. Я уже мог невооруженным глазом определить, какое из знамен принадлежит «Молоту Тора». Огромные полотнища, каждое площадью в две тысячи квадратных метров, волнами развевались на мачтах и синхронно меняли направление по воле ветра. Наши знамена еще ни разу не сложили свои гордые крылья, поникнув от штиля, – бушующий на километровой высоте ветер не утихал никогда.
На пути к стадиуму Наум Исаакович доказал, что уроки вчерашнего дня отложились в его голове основательно. Причем даже основательнее, чем хотелось бы. Теперь дядя Наум отрывался от группы крайне редко, однако все равно продолжал двигаться впереди, видимо, не хотел выглядеть усталым стариком, плетясь следом за нами. Его обязанности проводника в это утро свелись к минимуму – с появлением на горизонте стадиума я начал узнавать прилегающие к нему территории. Поэтому энергичный Кауфман без колебаний взял на себя роль дозорного. Приближаясь к очередному повороту, он жестом придерживал нас, так же знаками призывал к тишине, а затем подкрадывался к углу и осторожно выглядывал из-за него. Не обнаружив ничего подозрительного, дядя Наум звал нас к себе и давал «добро» на дальнейший путь. Все это делалось Кауфманом так артистично, что я с трудом сдерживал улыбку. Но деликатно помалкивал: пусть лучше он ведет себя так, чем пялится на компас и прет напролом.
Первое время я радовался, глядя на Наума Исааковича, адаптировавшегося к современным городским реалиям. Радовался, пока не убедился, что его адаптация принимает параноидальный характер.
Проявлялось это обычно так:
– Капитан, вы тоже видите засаду за тем кредитным терминалом? – зловещим шепотом спрашивал меня Кауфман, указывая на настороживший его объект. – Я засек возле него какое-то подозрительное копошение.
