А мексиканские солдаты демонстрировали в Сети военное снаряжение предпоследнего образца. С оборудованием Патруля им, естественно, было не тягаться, но где именно сейчас оборудование Патруля, Ильин даже представить себе не мог.
Допивая последний тост, капитан Кудря не сдержался и задал-таки вопрос, мучивший и его, и остальных офицеров батальона.
– А это правда, товарищ майор, что вы...– Кудря замялся, пытаясь подобрать максимально корректную формулировку.– Вы недавно перевелись в армию?
Ильин допил водку из кружки. Поставил ее на стол перед собой. Потом снова взял в руку.
– Точнее, капитан! – потребовал Ильин, чувствуя, что трезвеет.– Не из ментов ли я? Это хотел узнать?
– Ну...
– Из ментов,– сказал Ильин.– Из жирных, ленивых инспекторов дорожного движения. Полосатую палочку привез с собой, лежит в багаже до лучших времен. Еще какие вопросы? Чего переметнулся и сменил рыбные места на это вот сокровище? Захотел. Родине долг отдать. Всегда мечтал пострелять. Еще – по состоянию здоровья. Здоровье у меня для регулировщика слишком крепкое. А тут еще дуэль. Хотели сослать на Кавказ, но пожалели кавказцев. Прислали сюда, чтобы родственники убитого мной монакского князя меня не нашли. Понятное дело, будет международный скандал, если монакцы застрелят сводного брата Правителя Всей Рассеи, который построил вечный двигатель и научил свой автомобиль ездить на смеси воды и зубной пасты с отбеливающим эффектом...
Кудря ничего не сказал. Он, конечно, слышал все, что говорил комбат, но глаз не сводил с его пальцев, которые мяли эмалированную кружку, словно кусок пластилина.
– Я сейчас пройдусь по батальону, покричу на личный состав,– сказал Ильин,– а ты прикажи прибрать это свинство.
Майор бросил останки кружки на стол и вышел.
Вымотавшиеся за трое суток солдаты спали, часовые бодрствовали, живо пританцовывая на постах под усиливающимся ветерком и морозцем. Ильин приказал, если мороз усилится, менять часовых каждый час, а если будет нужно, то и полчаса.
На фига было присылать сюда эту ублюдочную воинскую часть, в который раз подумал Ильин, улегшись наконец к полуночи.
Достаточно было прислать одного только майора Ильина. По боевой ценности один майор был куда круче, чем тот же майор, вынужденный командовать отдельным местным стрелковым... и так далее батальоном.
...Танк в кадропроекции над инфоблоком остановился, из башенного люка высунулся танкист и с деловым видом принялся озирать запыленные окрестности.
Клоуны. На хрена тебе бинокль, если на шлеме закреплен боевой модуль? Если вся видеоинформация поступает на монокль и дублируется на оперативный пульт? Чтобы лихо выглядеть на картинке. Вот такие мы героические солдаты.
Ильин протянул руку к инфоблоку, тронул настройку. Что-то на испанском говорил комментатор. Ильин поискал русский вариант.
– ...Двадцать семь тысяч жителей. Теперь же здесь только пустыня. Не сохранилось ни домов, ни деревьев. Лишь остатки дороги ведут дальше, в неизвестность. Город был основан в тысяча восемьсот пятнадцатом году, а погиб в результате подлого нападения инопланетян в период с две тысячи седьмого по две тысячи семнадцатый. Мы будем помнить о жертвах...
Ильин выключил звук.
Какие мы смелые! Герои! Подлые инопланетяне, как же! А куда подевались Братья, которые вели нас к вершинам Сосуществования? С кем мы десять лет сближались?
И ведь прошел всего месяц. Один гребаный месяц.
Ильин две ночи подряд через свой инфоблок ползал в Сети, пытаясь понять, что произошло за те дни, пока он сидел в камере.
Он не пытался понять, что происходило в мире или в стране. Его интересовали дела местные. Вести с малой родины, так сказать.
Да, исчезли лозунги о Сближении и Сосуществовании, появились призывы уничтожать сбляжателей и сосулизаторов. Понятно.
Виновников бойни в городе арестовали, их хозяев в Брюсселе – тоже, и на днях должен начаться в Нюрнберге суд над этими преступниками и их покровителями.
Почти вся верхушка Евросоюза и командование Территориальных войск. Патруль не упоминается совсем.
Как Патруль.
Говорят и пишут о некоей секретной военизированной организации, контролировавшей российские Территории, цели и задачи которой еще не прояснены. Ведется расследование.
В народе – все почти нормально. Бунтов нет. Люди с пониманием относятся к происходящему, требуют разобраться и наказать.
Вскользь, очень глухо, проскакивает информация о проявлениях народного, исключительно праведного гнева по отношению к предателям и коллаборационистам, сообщения о вспышках которого заканчиваются лаконичным «имеются жертвы».
И целый ряд загадочных вспышек насилия.
Молодой человек, вооруженный ножом, вошел в здание городского совета и нанес восемнадцать ударов, прежде чем был застрелен охраной...
Девушка плеснула кипящей водой в лицо своей соседке по общежитию...
Водитель автобуса был убит во время движения, автобус занесло на встречную полосу, от столкновения с грузовиком начался пожар, погибло...
Трое школьников ворвались в учительскую... охотник открыл огонь по проезжающей электричке... повесили писателя...
Ильин просматривал кадры, вглядываясь, пытаясь отыскать что-то общее. И отыскал.
Странно, но журналисты на это внимания не обращали. Показывали, но не называли. Официальные сводки внимания на этом не акцентировали, но в каждом подобном кадре...
На груди у школьников, убивших двух учителей,– семиугольные значки космополетов. На футболке парня, стрелявшего в водителя автобуса,– семиугольный значок. Плакат с семиугольником на стене комнаты мальчишки, покончившего с собой.
В каждом кадре.
В каждом.
И ни слова об этом. Камера снимает значок в упор, медленно, тщательно фиксирует крашенные в перламутр волосы мальчишки, серебристые комбинезоны на убийцах...
И ни слова об этом.
Словно и не вдалбливают в головы людям настойчиво, не запихивают вглубь, в подсознание, не закладывают рефлекс: космополеты – убийцы. Они виноваты во всем...
Все, что связано с Братьями, смертельно опасно.
Все, что связано с Братьями, должно быть уничтожено.
Все, что связано с Братьями...
– Здравствуйте, майор,– сказал чей-то голос.
Ильин вздрогнул. Пистолет оказался в руке, дулом к выходу.
– Не нужно так нервничать,– посоветовал голос.– Я не причиню вам вреда. И не нужно оглядываться, я – здесь!
Кадропроекция над инфоблоком мигнула несколько раз.
– Увидели? Вот и славно. Наконец-то мы можем спокойно поговорить.
Ильин положил пистолет на ящик и выключил инфоблок. Ровно на пять секунд.
