Лесник направил ствол на Бориса и многозначительно взвел курок.
— Откуда вы взялись на мою голову, уроды? — гаркнул он. — Смирно стоять!
— Никита! — торопливо проговорил Борис, задыхаясь и потирая колено. — За ним нужно! Я не знаю, что он задумал, я вообще ничего не знаю. Но говорю тебе, это все неспроста!
— Кто он такой? — спросил лесник. Палец его по-прежнему лежал на курке.
— Не знаю.
Вид у Бориса был обескураженный.
— Предположим, — устало сказал лесник, — а вы кто такие?
— Я правда журналист, — отозвался Борис. — Мы эту историю с трупом мутанта расследуем. Но тут у вас вообще что-то неладно. Неужто ты сам не замечаешь?
— Я замечаю, что народу тут толчется больше, чем в передвижном балагане.
— Но до сих пор никто таких вот ночных вылазок не делал, так ведь? Да еще сердечник, после приступа. Может, он вообще при смерти. Какого черта его туда понесло?
— Ладно. — Лесник, поколебавшись с минуту, забросил карабин за плечо. — Бери фонарик, пошли.
— Эй, — запротестовал Павел, — погодите, я с вами.
— Черта с два ты с нами, — отрезал Борис, — не выйдет.
— Нет уж, — лесник покачал головой, — оставайся здесь. Не знаю, что этот старый козел там задумал, но нам бы потише к нему подобраться надо. А ты только шуму наделаешь… Да что ты волнуешься, управимся мы с ним на пару.
— У него пистолет, у Завадского, — напомнил Павел.
— Верно… — Борис покачал головой. — Вот зараза! Ну не будет же он в нас стрелять, в конце концов!
— Почему? — удивился Павел.
— Ладно! — Лесник похлопал ладонью по карабину. — Учтем. Пусть только и он на нас не обижается.
Луч фонарика полоснул по кустам, исчезая во тьме, и Павел остался один.
Ему было не по себе — глухая тьма обступила его. Он с трудом поднялся, подтащил к костру несколько чурочек, заготовленных лесником еще с вечера, и, набросав сверху хворосту, стал смотреть, как карабкаются по веткам синие языки пламени.
Интересно, почему Завадский боялся разжигать огонь?
От костра тянуло теплом. Павел откинулся на рюкзак и задумался. Если ребята не перехватят Завадского прежде, чем тот доберется до своей неведомой цели, а решат проследить, до их возвращения пройдет как минимум час. Он устало вздохнул. Все шло как-то не так. Он-то думал, что, отправившись вместе с Борисом в эту дурацкую командировку, сумеет сойти с той невидимой линии огня, на которой оказался против воли. Но, похоже, укрыться от неизвестной опасности было негде: даже здесь, в глухомани, творилось что-то странное, точно сама ткань мироздания вдруг лопнула, обнажив зияющие прорехи, которые, как ни старайся, уже невозможно заштопать.
Хрустнула ветка.
Павел насторожился. Он твердо знал, что поблизости никого не должно было быть. Медведь? Кто тут еще может водиться? Неужто кто-то последовал за ними — да и зачем?
Он не пошевелился. Лежал, прикрыв глаза и настороженно глядя сквозь неплотно сомкнутые веки. Кто-то стоял на границе светового круга. Темная фигура, теряющаяся во мраке.
Это не зверь, а человек, но от этого было не легче.
Павел усилием воли заставил себя лежать неподвижно. Человек сделал шаг вперед, и пламя смутно осветило его. Он нерешительно оглядывался. Казалось, он колеблется: то ли ему подойти к костру, то ли вновь кануть во тьму, откуда он появился.
Он был налегке и одет, как собравшийся в лесопарк горожанин: в свитере, джинсах и кроссовках. Рюкзака у него не было. Оружия, подумал Павел, кажется, тоже. Что-то странно знакомое было в его облике, во всех его плавных движениях, и Павел вдруг похолодел.
Незнакомец здорово смахивал на покойного к Андрея Панина.
Или на того, второго.
И с отчетливой ясностью Павел понял, что ему с ним не справиться. Ни в одиночку. Ни даже вчетвером, окажись остальные сейчас тут, на месте.
И тем не менее что-то в поведении пришельца показалось ему странным: тот неуверенно оглядывался, точно не знал, что делать дальше. Отвернулся, к чему-то прислушиваясь. Казалось, он не замечает Павла.
Глаза его, в которых светились отблески костра, превратились в две багряные точки — и в то же время он производил впечатление незрячего. Павел чуть пошевелился. Что-то твердое уперлось ему в локоть, и он, проведя ладонью по холодной земле, понял, что это рукоять топора, который Никита так и оставил у поленницы. Он медленно, осторожно положил пальцы на отполированную сотнями прикосновений деревяшку, и та послушно легла ему в ладонь.
Незнакомец, казалось, решился. Он шагнул вперед, его блестящие глаза уставились на Павла, и вновь в неверном свете костра они показались тому слепыми.
Павел изо всех сил уперся здоровой ногой в твердую почву, чувствуя, как ноют напряженные мышцы, потом оттолкнулся и вскочил, точно подброшенный вверх пружиной.
Он даже не подумал дожидаться, пока незнакомец сам нападет на него.
Тот, казалось, не ожидал нападения. Он словно впервые заметил Павла, но на его лице ничего не отразилось: ни удивления, ни испуга. Но сориентировался он быстро и как-то механически. Он мягко уклонился, выбросив ногу вперед, и подсек Павла за щиколотку. Тот упал и, чудом не напоровшись на острое, как бритва, лезвие топора, который он по-прежнему сжимал в руке, перекатился набок, поудобнее перехватывая рукоятку. Потом отчаянным движением ухватил незнакомца за ноги и толкнул. Тот упал рядом с костром, взметнув в небо столб крутящихся искр. Но тут же легко вскочил и вновь кинулся на Павла. За все время драки ни один из них не издал ни звука: все происходило в полном молчании. Павел слышал собственное прерывистое дыхание… только свое собственное. Он, не выпуская из правой руки топора, отчаянно взмахнул свободной рукой и, выхватив из костра пылающую головешку, ткнул своего противника в лицо.
Тот отшатнулся, и Павел услышал, как затрещали опаленные жаром волосы. Но рука его по-прежнему тянулась к шее Павла, пальцы сомкнулись, и Павел, уже ничего не видя, размахнулся и вслепую обрушил топор на склоненную над ним спину.
Раздался омерзительный треск, и хватка чуть ослабла. Павел жадно вдохнул воздух, прежде чем пальцы вновь сомкнулись у него на шее. Этого не могло быть, не должно было быть, но тем не менее незнакомец, навалившись на него, продолжал душить его, и Павел в приступе предсмертного отчаяния ударил еще раз… и еще раз, уже не ощущая сопротивления, а лишь чувствуя, как сталь погружается во что-то мягкое. Наконец, холодные пальцы разжались, страшная хватка ослабла, и Павел выкатился из-под навалившегося на него тяжелого тела. Топор из рук он так и не выпустил.
Отчаянно хватая ртом холодный воздух, Павел встал на колени и склонился над лежащим на земле человеком. Человеком ли? Теперь он в этом сомневался — лезвие топора вошло между шейным и грудным позвонками, почти отделив их друг от друга. Такой удар должен был бы по меньшей мере обездвижить противника, но тот все еще жил. И двигался. Пальцы его скребли по земле, в этом движении было что-то механическое. По-прежнему выставив перед собой топор, Павел осторожно перевернул тело. Кровь толчком выплеснулась из перерубленной артерии и впиталась в сухую лесную подстилку. Голова безвольно откинулась, слепые глаза смотрели в небо.
— Доктор сказал, в морг, значит — в морг, — назидательно пробормотал Павел.
Вдруг зомби дернулся. Рывком он поднялся на карачки, руки его вновь потянулись к Павлу. Тот в ужасе отскочил. Окровавленное лицо медленно поворачивалось в поисках противника, он неуверенно пошатнулся, пытаясь сохранить равновесие, и встал на ноги. Но, казалось, он не видит Павла. Скорее пытается засечь, где он, при помощи какого-то шестого чувства. Павел напряг всю волю, заставляя себя стоять неподвижно. И, когда его противник сделал неуверенный шаг по направлению к нему, вновь обрушил топор, на этот раз метя в висок. Раздался омерзительный треск кости, и Павел с трудом сдержал подкатившую к горлу тошноту. Черная фигура пошатнулась и рухнула прямо в костер, подняв сноп искр. Запахло паленым. Павел, шатаясь, подошел к упавшему и, схватив его за ноги, оттащил в сторону.
* * *
Перепуганная пожилая женщина жалобно поглядела на лейтенанта. Она не плакала — словно боялась вызвать его неудовольствие, но он вновь почувствовал непонятную вину. Всегда чувствовал, когда случалось что-то в этом роде.
— Дети во дворе так говорят, что его машина увезла, — мягко сказал он. — Вы сами-то ее заметили?
Та покачала головой.
— Он ничего вам не говорил? Может, заговаривал с ним кто-то? Звал покататься, все такое…
Женщина судорожно вздохнула.
— Я его предупреждала… чтобы он никогда… с посторонними…
— Ясно, ясно, — поспешно сказал лейтенант. — Вы уж меня извините за такой вопрос, Светлана Васильевна, но, может, вы… — Он оглядел скромную обстановку квартиры, обтрепанные на швах обои, хлипкую мебель. — Может, вы или ваша дочь состоятельней, чем кажется на первый взгляд?
