Он снял сапог и осторожно пошевелил пальцами. Ощупал щиколотку. Она уже начала опухать.
«Перелома нет, — подумал он. — Вывиха вроде тоже. Подвывих. Или растяжение».
Павел потуже перетянул портянку, хромая, добрел до ближайшей бочаги и зачерпнул котелком воды.
Когда он вернулся, лесник уже укреплял над костром жердь для котелка, а Борис и Завадский таскали хворост.
— Так я и знал, — недовольно сказал лесник, взглянув на хромающего Павла.
— Это ерунда, — ответил тот виновато, — к утру все пройдет.
— Идти-то можете?
— Завтра смогу, — с фальшивой уверенностью отозвался Павел.
Никита мрачно поглядел на него.
— Говорил же я, осторожней. Ладно, садитесь. Ногу поднимите повыше. Полено подложите под нее, что ли.
— Без вас знаю, — пробормотал Павел.
Близилась ночь, но здесь, на краю леса, полной темноты не было — небо, окаймленное зубцами елей, продолжало слабо светиться бледным молочным светом. Костер почти прогорел. Борис, который отдыхал, с наслаждением откинувшись на рюкзак, неожиданно поднялся и начал копаться в вещах, сосредоточенно насвистывая.
— Ты это что? — спросил Павел.
— Фонарик ищу.
— Что там у тебя такое, чего ты без фонарика отыскать не сможешь?
— Вообще-то я хотел на карьер сходить, — задумчиво отозвался Борис.
— Ночью? — удивился Павел. — Какого черта?
— А помнишь, что эта девица говорила? Что он по ночам светится, что ли…
— Да ты сам погляди!
Именно над карьером навис глухой, непроглядный мрак.
— Ну и что, — упрямо сказал Борис, — может, это отсюда не видно.
— Ладно. — Павел с трудом поднялся. — Я с тобой. Вот только палку себе вырежу.
Никита злобно поглядел на них.
— Мне что, одного калеки мало? Никуда вы не пойдете, — обратился он к Павлу. — Я такие штуки знаю. Вам нельзя двигаться.
— Не хочу отпускать его одного, — пояснил Павел. — А если и он себе ногу подвернет?
— Еще чего! — жизнерадостно ответил Борис.
— Ладно. — Лесник поднялся. — Вот еще придурки на мою голову. Пошли, раз уж вам так приспичило. Только дойдем до края осыпи — и назад. Договорились? Никаких приключений!
— Договорились! — Борис наконец отыскал фонарик.
— А вы сидите тут, — он обернулся к Павлу.
Тот кивнул.
— А вы? — Борис поглядел на Завадского, который спокойно сидел у костра. — Идете?
Тот покачал головой.
— Зачем?
— Неужто вы и впрямь сюда охотиться приехали?
— Все может быть, — рассеянно пробормотал Завадский и зачем-то взглянул на часы.
— Долго туда идти? — спросил Павел.
— С полчаса по такой-то темноте, — ответил лесник, — считайте, полчаса туда, полчаса обратно. Минут пять, чтобы он мог убедиться, что там все в ажуре. Ни зеленых чертиков, ни розовых слонов.
И они пропали в густой поросли, покрывающей развороченные пласты земли.
Пронизывающий весенний холод обступал их со всех сторон, и Павел поежился.
— Может, натаскаете еще хворосту? — спросил он Завадского.
Неудобно гонять пожилого человека, но проклятая нога распухла и ныла все сильнее.
Тот неожиданно заупрямился.
— Не стоит, — сказал он, — посидим так.
Павел пожал плечами, но спорить не стал — лишь плотнее запахнул штормовку.
Ночь наступила медленно, точно неохотно, но она была равнодушна и непроницаема, как всегда бывает вдали от городов, где мрак рассеивается огнями человеческого жилья. Казалось, их окружила сама Вселенная — дышащая, пульсирующая.
Завадский беспокойно пошевелился.
Павел заметил что он поглядывает на военный хронометр со светящимися стрелками.
— А я думал, тяга бывает на рассвете, — заметил он.
— Что? — рассеянно переспросил Завадский.
Павлу неожиданно стало неспокойно. И ребят что-то долго нет.
— С ними ничего не случится? — спросил он скорее себя, чем Завадского.
Но тот неожиданно ответил:
— Нет-нет, еще рано.
«Господи, — с тоской подумал Павел, — и этот свихнулся».
Но тут по стволам деревьев полоснул луч фонарика. Кусты затрещали. Завадский напрягся, и Павел не столько увидел, сколько почувствовал, что его рука потянулась к кобуре. Павел тоже приподнялся, ожидая неизвестно чего. Но это вернулись Борис с лесником.
— Ну, что там? — спросил Павел.
Борис безотчетно пожал плечами, хотя в темноте этот жест вряд ли кто мог разглядеть.
— Ну, там действительно старые разработки. Отвалы. Не знаю, что там раньше добывали, — даже колючая проволока висит… ржавая. Завтра, при свете, посмотрим получше. А вы почему в темноте сидите?
— Он не велел разжигать костер. — Павел кивнул на Завадского.
— Что за ерунда? — раздраженно сказал лесник. Он подхватил охапку сухих веток и кинул ее на Прогоревшие угли.
— Нет! — умоляюще проговорил Завадский. — Нельзя!
Но костер уже вспыхнул, прикормленный смолистыми ветками. Сухие иглы горели легко, точно солома, давая высокое, жаркое пламя.
Лесник повернулся и внимательно поглядел на Завадского. Его лицо в отсветах пламени казалось суровым.
— Либо вы сумасшедший, — сказал он, — либо боитесь, что, если мы ночью будем жечь костры, нас кто-то заметит. Кто?
Тот молчал. Губы у него посинели, и Павел отчетливо понял, что тот болен. «Сердечник… — подумал он. — Приступ. Этого нам еще не хватало».
Он с трудом поднялся и тронул Завадского за плечо.
— Вам плохо?
— Там… — с трудом выговорил тот. — В нагрудном кармане.
Павел молча запустил пальцы в нагрудный карман твидового пиджака Завадского и вытащил плоскую блестящую упаковку.
— Скорее, — проговорил тот, — две таблетки…
— Ну? — Лесник наблюдал за ними с выражением полнейшей безнадежности, — И какого черта вы сюда поперлись? Вам дома лежать надо.
— У меня нет времени, — слабо ответил Завадский.
— Охота пуще неволи, да? — язвительно спросил Борис.
Тот не ответил. Дышал он уже ровнее, и синюшная бледность, видимая даже в неверном свете костра, отступила.
Лесник, в свою очередь, взглянул на часы.
— Ладно, — сказал он. — Сейчас все равно ничего не сделаешь. Завтра с утра пойдем отсюда. Если что, соорудим носилки.
— Рации нету у вас? — спросил Павел.
— Нет, — ответил он. Потом поглядел на Павла. — И вы с вашей ногой… Уж не знаю, как до берега дотащимся. — И добавил с прорвавшейся злобой: — Туристы чертовы! Дилетанты!
Костер прогорал. Угли мелко пульсировали, то заливаясь алым румянцем, то подергиваясь серым налетом. Павел лежал, облокотившись о рюкзак, и мрачно смотрел в темноту. Нога отекла, повязка казалась слишком тесной, и он не мог спать — мешала не столько боль, сколько неприятное ощущение. Остальные, казалось, спали. На землю навалилась непроницаемая тьма, такая густая и тягучая, как только и бывает за пару часов до рассвета. Казалось, даже дышать стало труднее.
Неожиданно у костра что-то пошевелилось.
Завадский приподнялся на локте. Огляделся. Его лицо в слабых отблесках костра по-прежнему казалось синюшным и напоминало лицо трупа. Он, стараясь не шуметь, поднялся на ноги и, склонившись над рюкзаком, вынул оттуда какой-то плотный пакет. Потом огляделся (Павел поспешно зажмурился) и осторожно двинулся в сторону карьера. Павел заметил, что фонарика Завадский не взял.
Дождавшись, пока тот скроется в зарослях, Павел, прихрамывая, подошел к тоненько храпящему Борису и ткнул его в бок. Тот вскочил.
— Что такое? — торопливо спросил он. — Медведь?
Видимо, страх столкнуться с медведем не отпускал его даже во сне.
— Какой медведь? — шепотом ответил Павел. — Завадский на карьер поперся.
— Ах ты…
Он помотал головой, словно сбрасывая остатки сна, и пришел в себя.
— Никиту надо разбудить.
Но лесник уже был на ногах:
— Старый хрыч что? Свихнулся? — спросил он, глядя на опустевший спальник Завадского.
— Не думаю, — мрачно сказал Борис.
Лесник помолчал с минуту.
— Да вернется он, — сказал он наконец, — куда ему деваться? Не лазить же там за ним по темноте. Ноги можно переломать. А он, если шею свернет, туда и дорога.
— Ну уж нет! — Теперь и Борис склонился над рюкзаком, включил фонарик и схватил карабин Никиты, который тот прислонил к вещам.
— Ты что, придурок?
Лесник, в свою очередь, схватился за оружие. Какое-то время они молча тянули его, каждый в свою сторону, а Павел с ужасом наблюдал за ними, каждую секунду ожидая шального выстрела. Потом лесник, видимо, решил, что надо действовать по-иному, и изо всех сил ударил Бориса под колено носком кирзового сапога. Тот охнул и выпустил оружие.
Лесник направил ствол на Бориса и многозначительно взвел курок.
— Откуда вы взялись на мою голову, уроды? — гаркнул он. — Смирно стоять!
