Шабанов не знал, что ей ответить: утверждение обратного снова бы вызвало подозрение, что он бредит. Оставшееся смутное чувство о путешествии в детство еще манило назад, но трезвеющий разум сопротивлялся этим наркотическим грезам. И все-таки он засунул руку в НАЗ, обшарил все уголки: «Принцессы» не было…
Хотелось схватить доктора, тряхнуть и спросить, однако тот что-то почуял, отстранился, услужливо объяснил Агнессе:
— И еще уверял, что принцесса, это вовсе и не принцесса! А какой-то прибор! Да, и весьма дурно пахнущий!
Герман торопливо натягивал на себя одежду, одновременно проверяя карманы: все оказалось на месте — часы, планшет и даже радиостанция «комарик»…
— Оставьте нас, доктор! — повеселела и снова стала легкомысленной Агнесса. — Мне кажется, он совершенно здоров.
— Но сударыня! Я обязан наблюдать больного…
— Идите отсюда вон! — жестко произнесла она, глядя доктору под ноги.
Он не стал дожидаться, когда она поднимет взгляд, сверкнул глазами в сторону Шабанова и вмиг исчез из бокса. А эта странная взрослая девочка-диктатор подняла апельсины с пола и стала играть ими, с ловкостью фокусника катая в ладонях и любуясь ярким мельканием. Потом остановила это кружение и, подойдя к стене как к зеркалу, примерила фрукты к волосам в виде украшений, и Шабанов снова вспомнил Лисю.
— Мы уже встречались с тобой во сне, — вдруг проговорила она. — Помнишь?.. Я приходила в образе распутницы.
— Я все очень хорошо помню.
— Погоди! — Агнесса заговорила срывающимся полушепотом. — Хочу проверить тебя!.. Скажи, где мы встречались? И при каких обстоятельствах? Что я делала? Что делал ты? Ну?.. Говори, говори!
— Я сидел на дереве, — Шабанов, по сути, пересказывал предыдущий сон. — Ты стояла внизу и… звала меня. Потом потрясла дерево и я упал.
— Все было именно так! — восхитилась она. — Но почему — на дереве? Я стояла на земле, а ты летел в небе!
— Не летел — висел, как мешок на черемухе!
— Что ты делал на этой черемухе?
— Ягоду ел…
Агнесса вздохнула с сожалением.
— Это была не я… Очень похоже, но встречался ты не со мной.
— Тогда ты еще была ярко-рыжая, — напомнил Герман. — И звали тебя не Ганя, а Лися. Да и наряды… другие. Помнила?
— Как? Лися?.. Чудное имя… Нет, я никогда не была рыжей, — она встряхнулась от воспоминаний. — Все было так: ты летел в небе, не очень высоко. Сначала я увидела твой самолет и мне захотелось посмотреть, кто там летит. Просто из любопытства… И я посмотрела. Ты тогда что-то ел.
— Как же ты увидела? — спросил он, радуясь, что этот разговор происходит во сне и можно проснуться нормальным, здоровым человеком. — Обычно я обедаю на высоте в полтора километра.
— Я приблизилась к тебе и взглянула…
— На чем? Уж не на белой ли лодке?
— На белой лодке я катаюсь по воде… В общем, приблизилась и увидела, что это ты. Такой смешной и голодный. Ел что-то из банки руками… А потом заметил меня и взлетел очень высоко.
— Я не видел тебя. Видел только шар. Приплюснутый шар, похожий на ярко-желтую тыкву.
— В этом шаре была я! — Агнесса счастливо рассмеялась. — И еще покружилась вокруг, чтобы ты заметил!
— Надо полагать, такой летательный аппарат? — не удержался и съязвил Шабанов, а сам еще раз подумал — хорошо, что сон.
— Что-то вроде твоего махолета, только без чугунного колеса… Ты мне очень понравился! И тогда я решила завести тебя в наши дебри.
— Так это я по твоей воле оказался здесь?
— Ну конечно же! — возликовала она. — Так долго кружила тебя в небе и закружила!.. Потом узнала, ты летел не один, с этой «Принцессой»…
— Хорошо, что это сон, — вслух сказал Герман.
— Это не сон!
— Значит, сон разума…
— А вот и нет! А вот и нет! — запрыгала она от счастья, вызывая его раздражение. — Хочешь, ущипну? Или ущипни себя сам!
— В таком случае, где моя… «Принцесса»? Была вот в этой котомке!.. Где?
— Не отдам! Не отдам! — великовозрастное дитя откровенно дурачилось. — Зачем тебе прибор? Зачем дурно пахнущая «Принцесса», когда есть настоящая? Я ведь тоже нравлюсь тебе, правда? Ну, скажи? Скажи, и будешь самым счастливым на свете!
Она возбуждала лишь тихое возмущение, готовое перерасти в глухую неприязнь и отвращение. Точно так же было с Лисей, когда она стряхнула Шабанова с черемухи и стала катать по земле, словно игрушку.
— Послушай меня, Агнесса, — сдерживаясь, проговорил он. — Если это не сон… Если ты действительно знаешь, где находится «Принцесса»… Помоги вернуть ее.
— Какая принцесса? — прищуривалась она. — Здесь лишь одна принцесса — это я!
— Прибор! Ты понимаешь, что такое прибор?!
— Не совсем, но имею представление… А тебе он очень нужен?
— Я не могу без него вернуться!
Агнесса чуть отступила, провела рукой возле своего лица и будто смахнула дурашливую веселость.
— Вернуться?.. Куда вернуться?
— Домой. Домой, в свою часть. Я военный летчик и живу в военном городке…
— Я знаю, где ты живешь, — проговорила грустно.
— Тем более… Я должен вернуться домой.
— Неужели не хочешь остаться со мной?
Шабанов мысленно выругался, но сказал по-солдафонски тупо и определенно.
— Я служу в армии. Принимал присягу. Клятву такую, понимаешь? И я обязан вернуться!
— Если ты не получишь «Принцессу», все равно вернешься?
— Все равно… Тогда меня посадят в тюрьму.
— В тюрьму?.. А что это — тюрьма?
— Такой дом, куда запирают на замок и лишают свободы.
Она подумала, растерянно покрутила головой, развела руками.
— За какой-то прибор… Лишают свободы? Разве это справедливо? Разве из-за такой безделицы можно посадить человека под замок?
— Я не выполнил своего долга, — с терпеливостью и надеждой объяснил Шабанов, не вдаваясь в подробности, что такое «Принцесса». — Изменил присяге… Ты же понимаешь, кто нарушает клятву, тот преступник.
— Понимаю, — совсем грустно проронила Агнесса. — Нельзя изменять своему слову…
— Вот. Вот!.. Если можешь, помоги найти прибор? Конечно, если все это — не сон и не грезы.
— К сожалению, нет… Хорошо, я принесу твою «Принцессу». Кто нарушит клятву — будет проклят.
Идем!
— Вот это ты сказала правильно!
Наконец-то Шабанов покинул злосчастную больницу, которая казалась ему хуже тюрьмы. На улице дул теплый, весенний ветер, лопались почки, распускались листья, высокое небо отметилось крестиками перелетных птиц и одуряюще пахло жизнью, солнцем, свободой — как в путешествии в детство.
Нет, это была явь! Во сне он не ощущал таких ярких и многообразных запахов, кроме запаха парного молока и горячего хлеба.
