Потом я много раз выходил за купол и находил людей, которых тоже убивал. Синдромеры… они даже казнили там кого-то за мои дела. Это очень стыдно – так жить, Марк, очень больно, потому я чаще других запирался в «сайленте» и много думал.
Я подумал – капитан нас обманывал. Он врал, что его раса вся такая добренькая, иначе как бы он мог так над нами издеваться?
– Это какой-то сбой, – сказал я, не зная, что еще сказать.
– Да? – заинтересовался Лондон, поднимая на меня глаза. – А мне кажется – норма. Увядшие цветы красивее живых, а битое стекло красивее цельного.
Он немного помолчал, раскрошил сухарик пальцами и смахнул пыль на пол.
– Мне снятся сны – я убиваю, и я счастлив, меня не мучает совесть. Я так испугался, что прикончу Комерга, что собственноручно выпустил его из Края, больно было за Ани и за него было бы очень больно, потому что мы вместе росли.
Не знаю, чего он от меня ждал в ответ на эту исповедь.
– Кажется, я знаю, в чем дело, – медленно сказал он, опуская глаза, – надеюсь, что я прав. До вмешательства капитана все шло правильно – все тихонько заканчивалось и должно было закончиться, потому что в человеческой природе эта моя тяга заложена. Не факт, что в точно таком виде, но это позволено было, закономерно было, необходимо было… зачем он вмешался?
– Стоп, – ответил я, – нет такого, что было бы непреодолимо. На то мы и разумный вид, чтобы пользоваться правом выбора, а не потакать своим слабостям. Капитан просто задавал вектор в ту сторону, которая ему казалась нужной. И не он виноват, что такие, как ты и Луций, все испортили. Если предположить, что планету угрохали войнами, то логично, что он пытался вырастить новое поколение людей, которые бы к военному делу не тяготели.
Лондон тихонько хмыкнул. Он теперь рисовал на столе затейливые невидимые узоры.
– Давай ты его сам спросишь, что он такого хотел и на какую логику опирался. Я за этим сюда и пришел.
И он сказал такое, что не сразу уложилось у меня в голове. В «Тройню» был вшит квереон капитана Белки, и его незадолго до смерти сумел обнаружить Сантана.
* * *
Поначалу Лондон искал Сантану, чтобы вылечиться. Он надеялся на чудо и сам не собирался становиться увядшим цветком и битым стеклом. Парадокс, но его тяготение к смерти распространялось только на других. Мысль о самоубийстве казалась ему отвратительной. Он переживал за свое тело – как оно будет валяться, в каком виде, что с ним после сделают. Этот эгоизм он считал закономерным и формулировал коротко: кто угодно, только не я.
Иногда в нем, впрочем, пробуждалась совесть, и тогда Лондон раздаривал людям таблетки из тех, что удалось вынести из Края. Луций не стал трогать никого из пилотов, он позволил им взять необходимые вещи и уйти.
Лондон говорит, что вел он себя словно божество, спустившееся с небес: рушил и одаривал одновременно, и был собой очень доволен.
– Этому парню не хватало любви. – Он сказал то, что мы все и так знали – не было никого, так зависимого от внимания и тепла, как мой брат. – Теперь о нем есть кому позаботиться. Командор носит его на руках… образно если.
В своих скитаниях полумертвый Лондон все-таки умудрился поймать ниточку, ведущую к Сантане. Он узнал, что есть где-то селение, которое находится под охраной и контролем механического бога. Говорили, бог этот жесток к чужакам, хватает их руками и выдавливает им кишки наружу. Говорили, что благодаря ему в селении есть вода. Много чего говорили, но Лондон вычленил главное и решил, что таким богом может быть только «сайлент». Он помнил о побеге «Тройни», прижал в подворотне какого-то безобидного толстячка из тех, кто причислял себя к Альянсу Освобождения, и добился от него истории о крахе всех надежд Альянса – о неразрывном симбиозе Сантаны и украденного им по заказу «сайлента». Толстячок рассказал, что Сантана все-таки добрался до Альянса, раскрыл кабину и выдвинулся наружу, голый, в язвах и с продырявленным черепом, в который «сайлент» вогнал одно из своих сиреневых щупалец.
Выглядело это так жутко, что половина деятелей, заказавших у Сантаны «сайлента», попадала в обморок, а более стойкая половина блевала себе под ноги.
Поговорить с Сантаной не удалось. Он не отвечал и не подавал признаков понимания, но чего-то напряженно ждал.
Догадался только мистер Ббург, мой старый знакомец. Он поспешил собрать в потрепанный рыжий чемодан все деньги Альянса – накопления членских взносов и прочую дребедень, и вручить этот чемодан Сантане.
Говорят, Сантана несколько секунд держал Ббурга за глотку, но все-таки не стал его убивать. Закрыл кабину и ушел.
Толстячка, который рассказал ему всю эту историю, Лондон прикончил. Затащил в разбитый подвал, привязал и долго нарезал кусками, очень надеясь, что толстяк доживет до того момента, когда он доберется до внутренностей.
Толстяк не дожил.
О своих убийствах Лондон рассказывал мне на дню по пять раз. Мы шли вверх по горной серой дороге, ориентируясь на снежные выступы скал, за которыми, по слухам, и укрылся в диком селении Сантана-«Тройня», а Лондон, не обращая внимания на холод и свой страшный кашель, все бубнил о том, как все это происходило. Он не смаковал, не хвалился, а словно пытался понять, что и зачем творил. Я его не прерывал и не осуждал.
Ему и без меня было плохо, да и что такой, как я, может сказать такому, как он?
Мне вообще не нравится идея осуждения. Я предпочитаю быть зеркалом – просто отражать происходящее в себе, обдумывать и преодолевать, но мне не хочется ничего вершить. Не такой уж я умный и безупречный, чтобы считать себя лучше других.
Я своей трусостью и улиточьей беспомощностью обрек Сантану на жуткие годы существования – и до сих пор ждал высшего над собой суда за этот поступок.
Я не верил в бога, никакой религии капитан в нас не закладывал, да и вообще, по-настоящему верующих мне никогда не попадалось, но я думаю, что людям стоит заново придумать себе бога и религию. Бывают минуты, когда не к кому обратиться и не от кого получить заслуженного наказания.
В такие минуты очень нужен настоящий бог.
Я поделился своими мыслями с Лондоном, и он сказал:
– Я бы тоже не смог убить Сантану. Это совсем другое. Так что ты не виноват.
А еще пару часов спустя он добавил:
– Знаешь, почему нет религии? Потому что произошел апокалипсис. После него ничего не должно быть.
Оказывается, капитан Белка делился с некоторыми из нас своими воззрениями на тему культуры и истории. Он опирался на авторитетный источник – всемирную книгу истины, где черным по белому было начертано пророчество: когда, как и при каких обстоятельствах все должно прекратиться – по воле бога, конечно.
