то он тоже мало что понимал, хоть и язык для него родной.
— Вот что, любезный, налей-ка мне кружечку, — довольно громко сказал я. Так я решил привлечь к себе внимание не только трактирщика, но и старика жреца.
На меня покосились с недовольством все десять человек в таверне. Да, вы не ослышались, именно столько. За одним столом сидели и спорили о чистоте бомж и жрец с его учеником. Остальные, так сказать, были на периферии и вслушивались в слова умудрённых мужей. Судя по опрятности одной стороны и вони другой, тут были сторонники обеих версий спора.
— И часто тут такое? — довольно абстрактно поинтересовался я у трактирщика.
— Не очень часто, но лучше бы вообще не было никогда, — морщась, словно от зубной боли, ответил мне трактирщик. — Раз в пять дней, иногда чаще, иногда реже, тут такие словесные баталии происходят, что хоть таверну поджигай…
Ну-ну, так ты мне в уши и заливай, что заведение подожжёшь. Сам сказал «словесные баталии», а это не обороты речи простого пивоналивателя. Походу ты от споров своих посетителей тоже чему-то научился. Значит, в кайф тебе такие речи слушать, а на фоне меня, верзилы малограмотного, ты косишь под простачка. Типа «будь проще, и люди к тебе потянутся».
Хотя дело, может, и в другом. Вон как в таверне чисто и опрятно, а тут кто-то поносит витиевато твой порядок и чистоту.
Я присел у барной стойки и минут десять выслушивал малозначащие для меня звуки. Ждал, пока жрец освободится, а то, пока он мыслями в споре, как-то нелепо будет обратиться к нему с просьбой навестить Антеро в тюрьме.
Я неторопливо лакал вторую кружку, когда на меня решили обратить внимание спорщики.
— Молодой человек, не сочтите за неуважение. Вы, как человек непосвящённый в таинства области знаний… — начал жрец.
— Да просто! — перебил жреца бомж и рявкнул: — Мы хотим, чтобы ты был сторонним судьёй в споре!
— Так я же почти ничего не понимаю в том, что вы говорите, — возразил я.
— Именно поэтому, ввиду вашей беспристрастности, мы обращаемся к вам… — начал старец.
— Даже осел понимает, что яблоки вкуснее соломы! — рявкнул неряха.
Он, походу, совсем борзой: сравнил меня с ослом. Хотя, видимо, это расхожая поговорка. В любом случае, наглый, ты сам не понял, как попал. Я тебя в споре закопаю не только потому, что мне это выгодно из-за симпатии жреца, но и потому, что ты слишком грубый и вонючий.
— Я согласен быть судьёй, но только если вы будете говорить медленно и понятными мне словами, — выставил я своё условие, присев за стол к спорщикам. — Если вы будете говорить всё так же, то я вас просто не пойму…
Сухощавый старикашка-жрец согласно покачал головой. Бомж только хмыкнул на моё признание: типа, а что ещё от тебя, деревенщины и тупицы, можно ожидать.
* * *
Поначалу судить спор не задалось. В течение получаса я выяснял значения новых слов. Вот не надо вякать, что вы сходу сможете спорить даже с самым тупым философом, не зная терминов. Майевтика, растудыть её! Кто знает значение термина, тот поймёт. А другие, ну что я вам буду объяснять, классический университет вам в помощь.
В общем, я был Сократом, точнее, разыграл его карту. Как бы это объяснить по-простому. Это когда ты строишь из себя дурака, что при моем знании языка несложно, а потом ловишь собеседника на простом противоречии в его же словах.
Кто не понял, это не ловля на понятиях! Понятия чётко структурированы и прописаны по замкнутой схеме. Понятия — это кубики! Ты из них можешь составить слово, но не можешь сложить то, что за пределами их языка [43].
Сократ совсем не этим брал. Простыми словами, мудрец докапывался до незаметных мелочей и переворачивал всю схему с ног на голову. Самураи сказали бы, что он прогибался, как ветка ели под снегом, чтобы после его скинуть. [44]
Вечно пьяный Сократ постоянно строил из себя дурачка в спорах. Пускай пыжится говорливый и сам под себя копает — подлови и сбей. Не случайно Будда, когда один из учеников пытался узнать у него ответ на один из трёх вечных вопросов, надолго замолчал. Невозможно уличить в противоречии того, кто ничего не говорит. Так и бой между мастерами длится недолго — до первой ошибки, а в защите их меньше.
В общем, я долго молчал. Копил словарный запас, но потом меня было не заткнуть.
Бомжа я поймал на простом противоречии. Этот чудик считает, что грязь защищает от болезней. Да, я же с тобой согласен! Вспомнил о народностях Дальнего Севера, которые умирали, когда их насильно мыли коммунисты. [45] Естественно, никаких коммунистов в моей риторике не было, а были сказания моего народа.
Старикашка-жрец под мою риторику загрустил. Ну не надо так. Это уловка.
Бомж раздухарился. Сыпал аргументами. Блин! Просил же, без сложных слов! Тоже мне, победитель в споре! Ну ничего, сейчас ты быстро остынешь.
Да, я согласен, что мыться водой — это смерть! Причём тут я ничуть не соврал! Это и в самом деле так. Только дьявол кроется в деталях. Я рассказал предание моего народа о незримой смерти в воде.
Любая вода, что не исходит паром, несёт в себе эту опасность. Соврал, конечно, достаточно семидесяти градусов, но зачем мне лишний геморрой — объяснять, как температура меряется.
Потом выдал очередную легенду о яде, который выходит из тела человека и, смешиваясь с водой, убивает живых.
Кто не в курсе, немцы в городах вдоль их великой реки часто дохли от холеры, потому что воды Рейна несли в себе фекалии — лучшую среду для бацилл холеры. Правда в том, что фильтры для воды в Германии придумали вовсе не потому, что немцы такие умные и чистоплотные. У них просто выхода не было: столетиями канализацию всех городов сливали в реку, вот и дохли постоянно от инфекций. Цивилизация, блин! В начале двадцатого века им пришлось от перенаселения фильтры изобретать.
Надо признаться, что поначалу бомж пытался меня перебивать и что-то заумное говорить. Смешной. Я же варвар и потому не в курсе, что собеседнику нельзя мешать. Я тупо орал на своей волне. Неряха не унимался. Пытался поймать меня на словах. Говорил, что вода с ядом от кипячения не станет менее опасной, и даже грозился на примере мне это доказать. Смешной, а кто возражает, что химикаты в кипячёной воде не становятся менее опасными.
Нет, ну так-то он меня правильно подловил
