на словах. Я бы на его месте так же делал бы. Но опять, дьявол кроется в деталях. Я сослался на то, что чужестранец, и плохо знаю язык. В общем, повинился, что сразу не донёс до публики, что яд живой и, как всё живое, умирает в кипящей воде.
Думаете, на этом спор прекратился? Думаете, меня предали местной анафеме?
А вот и нет. Такое было бы возможно, только если нет оппонента в лице жреца, который негласно поддерживает меня. Думаете, почему Галилея не сожгли в отличие от Коперника? Тот тоже играл на противоречиях в политике кардиналов. Хотя отрицать то, что у него был друг-кардинал, я тоже не буду. [46]
На словах это просто, а на деле мне это стоило почти часа криков и споров. Живой яд — новый термин в местном языке. Даже жрец Рарнора прогрузился от моих слов.
К слову сказать, доказательная база у меня была примитивной. Верую! Ну, точнее, у нас веруют! Как ни странно для меня, но тут на такие финты повелись. С другой стороны, а чем наука в шестнадцатом веке отличалась от религии? Банально заглянешь в учебник по естествознанию — плюешься от латыни; там четверть ссылок на Августина и прочих святых и ещё четверть — на разные мифы.
Дальше для меня было интереснее. Бомж подловил меня на умозаключении, что если есть живой яд в воде, то почему бы ему не быть везде. Это он на воздух намекал. Не знаю, есть ли здесь такой термин как «воздух», но этим он меня чуть ли не поймал.
Я, если честно, был уже накушавшийся. Два часа в трактире впустую не проходят. Силуэты собеседников давно уже размытые. Я даже забыл, зачем ввязался в этот нелепый спор, да и вообще, зачем сюда пришёл. Правильно моя мама говорила: «Уступи крикливому дураку дорогу, пусть он сам споткнётся о свои слова». Вот только она не учла того, что я сам такой же. Что я нёс дальше, сам уже не помню…
Кто-то может подумать, для чего я всё это рассказал. А чтобы не думали, что раньше жили глупцы. Как сказал кто-то из древних греков две тысячи лет назад: «Не надо смеяться над древними поколениями! Помните, что поколений, которые будут смеяться над вами, будет гораздо больше!»
* * *
Проснулся я под утро, ещё даже не прозвучали удары била. Темно, во рту кака, и где я, непонятно. Оказывается, я спал на полу, на коврике в какой-то комнате.
Вот не надо читать мораль, что на меня охотятся, мой кореш в тюрьме, а я тут напиваюсь. Для пользы дела старался, ну и как всегда…
Тайна места моего пребывания разрешилась просто. Я всё в той же таверне, в каком-то номере, темень которого чуть разгоняет одинокая лучина над миской с водой рядом с письменным столом. За столом кто-то сидит, сгорбившись, и пишет.
Старик?! Я что, у него в номере? А что я здесь забыл-то?
— Очнулся? — не поворачиваясь ко мне, спросил жрец. — Ты пока приходи в себя. Голову поправь, а я пока допишу.
Вот чертяка! Даже не глядя на меня понимает, что мне сейчас не до разговоров. Как он там сказал: «Голову поправь». Я это и сделал, спустившись в нижнюю часть таверны. Сходил в туалет, заказал кружку пива у сонного мальчишки, бывшего в таверне на посылках.
Постепенно в памяти стало проясняться.
Ну, блин! Я вчера чудил! Всё! Завязываю пить! Сейчас только приду в себя и больше не буду! Вообще никогда пить не буду!
Хотя кому я вру?! Сколько раз себе обещал уйти в завязку, но больше полугода ни разу не держался, обычно уже месяца с третьего опять начинал понемногу.
Я же вчера произвёл революцию в местной науке, заложил основу для изучения микробов и бактерий, ну и заодно загнобил вонючего. Поставил на место этого бомжа, местного Диогена, да простят меня кости реального мудреца. Настоящий хоть и был бродягой, но вместе с тем, как и все греки, чистоплотным.
Блин! Я же вчера и на Диогена в споре ссылался.
Рассказал байку про него и Александра Македонского: ну эту, что ученик Аристотеля навестил живущего в бочке. После недолгой беседы великий завоеватель сказал: «Проси, чего хочешь». Диоген ответил: «Отойди, ты заслоняешь мне солнце».
В этом ответе не только цинизм и пренебрежение властью Александра, но и тонкий стёб, насмешка над правителем. Не случайно одним из эпитетов, которым называли Македонского, был «Солнце». После этого полководец сказал, что если бы он не был собой, то он хотел бы быть Диогеном.
Потравил байку про мудреца и мальчика. Ну, это байка про то, что грек принципиально не имел никакого имущества, кроме чашки, чтобы из неё и пить, и есть. А однажды Диоген увидел, как мальчик пьёт из ручья воду, зачерпывая её ладошкой, и выкинул единственную чашку.
Рассказывал про то, как Диоген зимой обнимал мраморные статуи, грелся об них, а зимы в Европе тогда стояли суровые, снег лежал.
Поведал про Диогена, когда тот с зажжённым факелом бегал по многолюдным улицам среди белого дня и говорил, что он ищет людей. Тоже тонкий стёб, для тех, кто способен понимать чёрный юмор.
Ну и закончил историей, как его на старости продали в рабство за копейки. Выкупил его бедняк. Диоген в благодарность обучил сыновей хозяина всем наукам, которые знал, а нищее хозяйство превратил в преуспевающее. Когда он умирал, его хозяин, для которого он давно стал членом семьи, хотел его освободить из рабства. Со слезами уговаривал Диогена стать свободным, чтобы в Аиде он был именно в таком статусе. Мудрец отказался, сказав, что был рабом и умрёт рабом. Последний его тонкий стёб.
Более того, я травил и байку про Порфирия Иванова: ну про фашистов, которые суровой зимой поливали его из шланга и катали голого на больших скоростях по морозу, а ему хоть бы что.
Хорошо, что удержался и не выдал истории про Егора Летова из «Гражданской обороны» и Горшка. Первый лекцией в МГУ на философском факультете всю высшую профессуру отправил в нокаут своими речами, хотя и говорил без мата, обычного в его песнях. Второй мне просто симпатичен своими жизненными принципами.
Как я вообще вчера переместился в комнату жреца?! Провал в памяти: хоть убей, не помню. Что тут говорить, я дебил, а он и в другом мире дебил…
* * *
Слегка поправив здоровье, вернулся наверх в номер старика. Ну её на
