Нечеловеческая ярость аборигенов обрушилась в первую очередь на собак. Не отрубленные, а именно оторванные головы скалились с уцелевших жердей ограды двора, тучи насекомых вились над темной грудой внутренностей, запах от которых валил с ног, а шкуры псов были прибиты стрелами к четырем сторонам колодезного сруба.
В растерянности бродили люди среди дикого разрушения, наполненного запахом смерти и безумия. Шок от увиденного был настолько велик, что Роберт на несколько минут потерял бдительность, не выставив часовых. Эта его оплошность могла бы им стоить очень и очень дорого…
Боец, стоявший на коленях и разглядывавший странную, светящуюся гниловатым цветом слизь, которой было измазано все вокруг, вдруг вскочил и принялся поливать окружающие заросли очередями, крича во весь рот что-то нелепое и бессмысленное. Все замерли, когда смолкла очередь и раздался сухой щелчок отстегиваемого пустого магазина, и тогда Роберт расслышал уже знакомый змеиный шип в воздухе и заорал:
– Ложись!
Ливень стрел и дротиков обрушился на хуторок. Счастье только, что никого не задело.
Разоренный хутор оказался ловушкой. Разорители двигались со стороны болота, но стрелы летели и из окружающих зарослей. Там, похоже, прятались мелкие группки стрелков.
Их было много, очень и очень много, высоких тощих фигур со звериными мордами, которые прыгали с кочки на кочку, воя и потрясая копьеметами и дубинами. Широкая дуга атакующих охватывала отряд. В тот момент, пользуясь скорострельностью и убойной мощностью автоматов, и следовало отступить в джунгли, однако Роберт замешкался, завороженно глядя, как за цепочкой пеших врагов двигаются темные туши их союзников. Три или четыре десятка существ, принятых им за осьминогов, плыли над торфяником, оставляя дорожки слабо светящейся слизи, издавая глухие стоны и утробные хлюпанья. Это были огромные улитки, или каракатицы, служившие этим дикарям чем-то вроде вьючных животных. Ганнибал для этих же или сходных целей использовал слонов.
Огромные, с дачный дом величиной, студенистые туши сине-зеленого оттенка, с которых текла блестящая слизь, были увенчаны крупными раковинами. Над целым лесом тонких щупалец висели на прозрачных стебельках желтые глазки, а перед всем этим сгустком омерзительной мощи по кочкам шарили мощные лапы, аккурат как у осьминогов.
В голову Роберта ворвалось совершенно ненужное озарение – он цельной картиной представил себе, как эти боевые слизни сокрушали забор вокруг хуторка, растаскивали бревна дома, ловили обезумевших от ужаса людей и собак, как пули с чавканьем тонули в студенистой массе, бессильные причинить малейший вред этим монструозным улиткам. Когда слаженный огонь автоматов выкосил целую шеренгу в атакующих порядках аборигенов и те стали прятаться за кочками, кустами и полузатопленными древесными стволами, землянам пришлось узнать еще об одной способности, доступной боевым слизням, о которой понятия не имели карфагенские слоны и сам Ганнибал.
Все спрутоподобные туши вмиг замерли, и Роберт не успел разглядеть и понять, управляются ли они одним из аборигенов, или это чисто стихийная сила. Тусклые серые раковины на их спинах стали разгораться изнутри зелеными, синими и желтыми огнями. Цвета были смазанные, глухие, словно бы огни горели под слоем темной воды. Щупальца, вздымая болотную грязь, метнулись вверх, дергаясь, извиваясь и переплетаясь в неистовом танце. Над болотом стал набирать силу низкий хриплый вой, шедший словно бы из глубин земли. Он давил на уши, точно звук реактивных самолетов, бил прямо в мозг, заставляя глаза вылезать из орбит.
Повалились на землю люди, побросав оружие и сжимая руками уши, разевая черные провалы ртов в неслышном крике боли. Вой был совершенно невыносимым. Чтобы сделать хоть что-нибудь, Роберт поднялся во весь рост, дико крича, чувствуя, как в его мозгу расцветает оранжевый цветок взрыва, сродни тому, что стер с лица Земли Хиросиму. Собственный крик позволил ему противостоять адскому грохоту. Поднявшись и не переставая кричать, он принялся навинчивать на автоматный ствол гранату.
В тот миг он представлял собой идеальную мишень для костяных дротиков, однако аборигены боялись пробуждающейся силы своих грозных союзников не меньше, чем люди. Они вжимались в болотную жижу, вереща и завывая, не делая ни малейших попыток метать стрелы. Они могли бы одним броском преодолеть короткое расстояние до колонистов и раздавить их своей массой, но они смертельно боялись звуков, издаваемых слизнями, и грозных огней, которые рождались внутри панцирей.
Роберт еле держался на трясущихся от дикого напряжения ногах. Ему чудилось, что он, словно Атлант, держит на плечах небесную твердь. Одеревенелые руки с трудом выполняли знакомую нехитрую работу. Винтовочная граната чуть не выпала на землю, когда надсадный вой перерос в рев, который клокотал вокруг, словно океанские волны, затягивая слабеющий разум человека в воронку боли. Роберту хотелось исчезнуть из этого мира, от этих развалин и кучки перепуганных людишек, занятых непонятной суетной деятельностью, и бежать, бежать, бежать…
Кацап, с трудом подняв бледное и напряженное лицо, увидел, что командир мучительно медленно переключает рычажок автомата на одиночную стрельбу, откидывает приклад, становится на корточки, упирая приклад в землю, зачем-то поглаживая зеленый цилиндр гранаты – и все это с идиотической блаженной улыбкой, неприятно исказившей его скупое на мимику лицо. Шлем с его головы упал. Из левого уха текла блестящая алая струйка. А кругом ревел и бушевал грохот, поднятый чудовищными слизнями. Шум перешел уже болевой порог и оставил после себя только тупую боль в голове и ровный, словно гранитная стена, фон, сквозь который не могла пробиться ни единая мысль, ни единый другой звук.
Роберт замер, словно бы действительно видел приятное сновидение. Воронка серой мучительной боли и глухие разрывы в голове отступили, оставив лишь легкое беспокойство и скованность в членах, словно бы забывших, что миг назад они совершали какую-то чрезвычайно важную деятельность. Перед внутренним взором человека колыхались безмятежные волны далекого Карибского моря, слышалась тихая музыка, мелькали смуглые гибкие фигуры в ритмичном танце, какие-то дурацкие пальмы и фонтаны.
На болоте же темные туши слизней наливались грозными огнями всех цветов, от панцирей некоторых валили искры. Кацап, борясь с болью и не переставая кричать, потянулся к автомату.
И вдруг шум стих. Слизни сияли так, что сине-зелено-желтые круги огня, которые отбрасывали их панцири, метались по болоту. Теперь они дрожали, беззвучно и яростно, щупальца опали и слабо шевелились в ряске. Тогда стали подниматься двуногие. Они двигались не торопясь, словно бы прекрасно зная, что враги парализованы жутким ревом. Цепи удивительно безобразных силуэтов, все больше густея, двинулись к хутору. Еще ни одна стрела не вспорола воздух, ни один выстрел не прогремел…
