Когда от удара вздрогнула и заколыхалась земля, Роберт очнулся и рывком сел. Вокруг стояла невиданная тишина. По болоту уползали слизни, уже теряясь в клубах испарений. За ними спешили двуногие нападавшие, жалобно голося на своем зверином наречии. Растерянно стояли бойцы его отряда, глядя, как курится белесый дым над воронкой в том месте, где недавно был колодец.
Подволакивая ногу, ушибленную при падении, Кацап подошел к месту, куда пролилась из цветастой тучи неясная мощь, едва не уничтожившая отряд. Края воронки были оплавлены и пузырились, стекленея. В глубину она была метра в три, в ширину – раз в пять больше.
– Вот такие пирожки, ребята.
Роберт тряс головой, пытаясь понять, слышит ли его левое ухо. А тот колонист, что поднял стрельбу первым, медленно и отстраненно, словно сомнамбула, раскладывал вокруг пустого магазина от «АКСу» стреляные гильзы. Разложив их ровным полукругом, как стояли и пылали изнутри слизни несколько минут назад, он постукал костяшками пальцев по окруженному магазину и указал взмахом на сгрудившихся вокруг людей:
– А мы с вами были аккурат в фокусе. Если бы не командир… Если бы не гранаты… Мы им, кажется, слегка сбили прицел.
Кацап сел на корточки и услужливо потрогал ему лоб. Кто-то несмело хихикнул. Роберт видел перед собой только маленькие, горящие злобой глазки существа, глядевшего ему прямо в душу с дальнего болотного бугорка. Руки предательски тряслись.
– Скажем так – противник применил артиллерию. Но – неудачно, – притворно бодрым тоном произнес Кацап, поднимаясь и делая попытку отряхнуть колени от налипшей грязи.
– Так! – объявил Роберт, пытаясь придать голосу нотки металла. – Быстро перекусываем и отступаем отсюда к чертям собачьим. Людей мы уже не спасем, а воевать с противником, о числе и возможностях которого мы ничего не знаем, глупо. Вызовем по рации подкрепление, оцепим болото… Впрочем, пусть штаб решает.
Перекусить им не дали. Только Кацап и Роберт отошли за изгородь, чтобы поподробнее разглядеть убитых врагов, в изобилии скошенных шквальным огнем в упор, как на болоте появились новые цепи атакующих. Над лесом в тылу подозрительно засуетились птицы, взлетая в тяжелый от испарений воздух целыми стаями, а посланная туда разведка подтвердила – пути к отступлению отрезаны.
В течение угасающего дня они отбили еще три штурма. На этот раз технология нападения была ясна, и Роберт оказался на высоте. Они подпускали атакующую свору на расстояние убойного огня, затем хладнокровно, экономя боеприпасы, расстреливали. Давали время слизням построить свой боевой порядок, и несколькими выстрелами, с помощью винтовочных гранат, расстреливали «вражеской артиллерии» прицел. Так как примерное время «выстрела» было вычислено, колонисты успевали отбежать подальше от фокуса, в котором концентрировались невидимые силовые линии колдовского огня гигантских улиток. Остывшие воронки послужили прекрасными окопами для трех лучших снайперов отряда, бивших одиночными на выбор. От титанического гула, предшествующего «световой атаке» слизней, они спасались, затыкая уши кусочками промасленной ткани, запасенной для чистки оружия. Горы убитых дикарей вокруг хутора росли и росли.
Ближе к вечеру, однако, Роберт стал все чаще хмуриться и глухо материться по-испански. Поступила команда стрелять только одиночными. В отражении последней атаки, самый интенсивный фронт которой находился со стороны леса, приняли участие уже и пистолеты, и две или три ручные осколочные гранаты.
– Правильно, – сказал Роберт, проходя внутри сруба и видя, как Кацап методично выглаживает лезвие здоровенного ножа об миниатюрную коричневую пластину, похожую на шоколадку. Роберт знал, что в качестве прави́льного камня Кацапу служит кевларовая пластинка из выпотрошенного бронежилета. Такая же точно была и у него, и у всех остальных в отряде. «Внутреннюю охрану» Золотого полуострова составляли бывшие бойцы контртеррористических и диверсионных подразделений, у которых еще с Земли осталось весьма скептическое отношение к громоздким «броникам». Сейчас Роберт про себя вздыхал – в данной ситуации и против данного противника бронежилеты им ох как не помешали бы. Вряд ли костяная стрела справится с кевларом, да и утыканные каменными осколками дубинки приятнее принимать «на грудь», защищенную бронежилетом, а без рукопашной, видимо, не обойтись.
Кацап подкинул на ладони пластинку, хохотнул и рубанул ножом воздух:
– Что пригорюнился, командир? Не война, а тир.
– Тир, говоришь? То-то и оно, что тир без патронов. У меня вот только револьвер. Автомат сложил да запрятал в рюкзак. У остальных – в лучшем случае по нескольку патронов да по гранате.
– Пуля дура, штык молодец, командир. Нам бы еще «броники», или лучше – кольчугу.
– Кольчуга, это да… – протянул довольно безразлично Роберт, глядя в пустоту перед собой и представляя себе морду вожака. Хвала здешним богам, подобная психическая атака больше не повторилась, видимо, у стаи зверолюдей был только один такой специалист в наличии.
– Вот штабные, они молодцы, основательно затарились на Земле, – продолжал неунывающий Кацап, не замечая состояние командира.
– Что ты говоришь? – встрепенулся Роберт, словно бы выныривая с холодного дна темного колодца.
– Говорю, штабные – народ предусмотрительный. Я ходил в экспедицию на восточные болота, через Сергеев форт, так с нами были комендант и младшая смотрительница животных, да еще этот, начальник наш…
– Генерал, – подсказал Роберт, присаживаясь на мокрое бревно и принимаясь править свой нож.
– Ага. Так вот, были они, значит, с нами, оба-трое. Так мало того что, как обычно – с псами, на конях и вооружены до зубов, так на каждом – кольчуга и шлем. Не каска, а именно шлемак, как в кино. Я еще, помню, спросил генерала – неужто кузница на полуострове так складно работает?
– А он? – безразлично спросил Роберт, водя хищно изогнутым лезвием туда-сюда по кевларовой пластинке.
– А он – нет, говорит, это мы с Земли прихватили. Ты вот, говорит, Кацап, поди, окромя табака, водки, презервативов да патронов, ничего с собой и не брал? А мы вот, понимаешь, прихватили. Говорю – а на хрена эта железная рубаха нужна, окромя, понятно, выкаблучивания. А он плащик свой из тигрокрысы откидывает, а под ним – самый натуральный меч. И у младшей тоже, только поизящнее. Да она сама поизящнее этих штабных.
– Угу. Не отвлекайся. – Роберт отложил пластинку, снял широкий ремень и принялся выглаживать кромку лезвия совсем уже нежно, трепетно, с задумчивым лицом, выражение которого портил только высунутый кончик языка.
