Видимо, последнюю фразу я произнес вслух.
А может, мысли мои читает.
Об этих самых священных Тройках ходили разные… сплетни.
Если хотя бы половина из них правда…
– Нет, – продолжает улыбаться веселый даос. – Не философствовать. Хотя я и с удовольствием попил бы с тобой зеленого чаю на лужайке перед бумажным домом. Но сейчас не самое подходящее время для полноценной чайной церемонии. Боюсь, дом может унести ураган. Особенно, если дом выстроен из бумаги. Здесь – плохое место.
Я невольно хихикаю.
Говорящий очевидное вслух нелеп, как гомик на вечеринке байкерской стаи.
Хотя всякое бывает, конечно.
– Уже догадался, – улыбаюсь в ответ.
Получается, конечно, врать не буду, несколько кривовастенько…
– Что ж, – жмет равнодушно плечами. – Это хорошо. Значит, мне не нужно долго объяснять. Я ведь пришел сюда не просто так. Я пришел спросить тебя, человек Пути.
Я помассировал плечо.
То ли старая рана разболелась, то ли погода меняется.
Поморщился.
– Ну, спрашивай, – ворчу, – раз уж пришел…
Он опять улыбается.
Хорошая у него, кстати, улыбка.
Только хитрая.
– Я пришел спросить тебя, человек Пути, – щурится. – Не хочешь ли ты сменить свой Путь?
Я задумался.
Наверное, пить зеленый чай на лужайке перед бумажным домом действительно здорово.
Не знаю, не пробовал…
Да и силы, которыми они владеют, было бы невредно изучить на досуге несколько повнимательнее, такими предложениями не разбрасываются…
– Ты имеешь в виду мою дорогу к отцу, старик?
– Это неважно, – опять жмет плечами. – Просто дорогу. Путь.
Я еще подумал.
Нет.
У меня – отряд.
Так я ему и сказал.
– И ты не повернешь назад? – поднимает левую бровь.
Я опять задумался.
Вообще-то, честно говоря, стоило бы.
Если уж тот несчастный ублюдок в одиночку разорвал бронированный джипак с целым отделением головорезов, то что будет, если таких ублюдков нарисуется, к примеру, человек эдак двадцать?
Рожки да ножки останутся от моего отряда.
Это я гарантирую.
Но сама мысль повернуть, сдаться – вызывала, что называется, глубокое отвращение.
Это было иррационально… но я не мог.
Так я ему и сказал.
Он легко поднялся на ноги, задумчиво потер окованный белым металлом набалдашник своего посоха.
– Хорошо, – задумывается о чем-то своем, потом морщится, будто сожрал что-то кислое. – Тогда мы проведем тебя сквозь Дикие земли.
Развернулся и пошел себе вперед.
Неспешно так.
Походочкой совершенно уверенного в себе человека.
Я ему даже позавидовал.
Ничего не оставалось, как скомандовать в шлемофон возобновление движения.
Я почему-то знал, что он мне больше ничего не скажет.
И не ошибался.
Потому что следующим, кто со мной заговорил, был православный священник.
– Передай своим, – басит. – Если на вас снова нападут, не стрелять. Это без толку. Их можно взять только голыми руками. Или, в крайнем случае, – в ножи. Жаль, что у вас нет арбалетов.
Я обрадовался.
Ага, парни, а ведь вы тоже не все знаете.
– Арбалеты-то у нас есть…
Поп поднял рясу и почесался где-то в районе задницы.
Потом спросил деловито:
– Болты железные?
– Да шут их знает. Похоже – стальные. Шахтерская работа.
Шедший метрах в двухстах впереди раввин вытянул вверх руку с поднятым вверх пальцем.
Поп тоже заметно повеселел.
– Передай тогда, пусть свои пукалки прячут. Порох вам еще сгодится. Но не здесь. А подземный самострел – вещь добрая.
Я не нашел ничего лучше, как передать приказ по команде.
Интересно, как эти трое между собой на таком расстоянии общаются? Тоже через наушники?
Или мысли друг у дружки читают?
Спрашивать, я знал, бесполезно.
И все-таки спросил.
– Да зачем тебе это, человече? – поп удивился настолько, что даже конец бороды своей прикусил. – Все равно так, как мы, – не сможешь…
Н-да…
Лучше бы не спрашивал.
…Они напали сверху.
Ссыпались с вершины холма.
И было их даже не двадцать.
И не тридцать.
Сотни полторы грязных, жилистых оборванцев с развевающимися по ветру длинными сальными волосами.
У некоторых патлы были почему-то заплетены во множество мелких косичек.
Эдакие любители анаши, рома и регги.
Ямайка-клаб.
Только почему-то жутко агрессивные.
Я думал, Тройка будет драться вместе с нами.
Или там, к примеру, испепелит их молниями.
Или заморозит.
Я уже не сомневался, что эти ребята действительно повелевали какими-то странными силами.
Но они просто взялись за руки, запрокинув головы вверх.
И закричали.
Точнее, завыли – это наиболее близкое из всех возможных определений.
Пространство вокруг залил ровный, абсолютно безжизненный свет, и мы перестали отбрасывать тени.
Кроме шуток.
Свет, казалось, обтекал фигуры людей, джипы, оружие.
Двигаться в нем было непривычно.
Как в молоке.
Это, кстати, тоже не шутка.
Сопротивление воздуха возросло, словно мы вступали в подводный бой.
Только без аквалангов.
Хоть дышалось, слава Богу, нормально.
Мы их встретили залпом из арбалетов. Кто успел перезарядить – не одним.
Потом сошлись в рукопашную.
…Реальный бой, я уже, кажется, говорил об этом, – короток и жесток. Но нет ничего более жесткого, чем рукопашная.
Грудь в грудь.
Нож в нож.
Глаза в глаза.
Они проредили нас почти что на треть.
Но и сами полегли.
Все.
Я мог гордиться своими ребятами.
И павшими, и живыми.
Они хорошо делали свое дело…
…Я сидел на каменистой неласковой земле.
Жутко хотелось курить, но сил залезть в карман за сигаретами просто не было.
А рядом, широко раскинув руки, лежал нелепый узкоглазый толстяк в смешном железном колпаке.
Так получилось.
– Ну что, даос, – мне почему-то очень хотелось захотелось выговориться.
Причем немедленно.
Хороший разговор у нас с ним начинался.
Если б не эти уроды…
– Вот и кончился твой Путь, – все-таки дотягиваюсь до пачки со скрученными вчера Машкой папиросами. – Знаешь, старый пень, а ведь, наверное, это и вправду здорово – пить зеленый чай с мудрым собеседником на чистой лужайке перед бумажным домом…
Я взял его за руку.
Она была теплой.
Слабо прощупывался пульс.
Он еще не умер.
Но умрет.
Я знаю, как это бывает…
Он неожиданно приоткрыл глаза. С трудом сфокусировал зрачки и поманил меня взглядом.
Я наклонился.
– Запомни… мальчишка… путь… не кончается… если… он… в тебе… И… чистота реки… зависит… только… от чистоты… взгляда… Понял?
Я кивнул.
Мне почему-то очень хотелось ему верить.
Но все равно как-то не получалось.
