Ник вспомнил Алексаняна. Да уж, повезло. Ника никто не судил, но в гибели Артура, в страданиях Лешки и матери виновен он. Случай. Бывает. Ник не бил Артура ножом, не подсаживал брата на наркоту. Судьба все решила за него, сделав орудием. Так же было с Олегом — видимо, маленький, по размеру его пассионарности, взбрык судьбы. И смерть друга.
— А ребята у тебя в «Щите» хорошие. Руководство наше… «Фатума», в смысле, Главного и Председателя — ты их рожи видел? Я один раз сподобился мельком. Потом кошмары мучили. Вот же упыри, насосались крови народной. К стенке бы пакость. Они же людей сотнями, тысячами убивают. Так что это ты правильно. И что с Тимуром Аркадьевичем одно дело делаешь — уважаю.
Олег любил Реута, как верный пес — хозяина, и сильно завидовал появившемуся фавориту, совестливый убийца, такой простой внешне. Ник понимал его чувства и надеялся, что Олег с ними справится.
— А живешь ты где? — перевел Никита разговор на другую тему. — Не большого крюка делать, как меня отвезешь?
— Большого. Ничего. Мне сверхурочные оплачивают, а жена шубу хочет. Вот ведь бабы, а? Шубу ей. Куда в той шубе ходить, скажи на милость?..
Дальше Ник не слушал. Щекотка чужого взгляда становилась все сильнее, впереди уже виднелись Триумфальная арка и мигающая гирляндами елка перед ней. Олег повернул к дому Ника. Тот оглянулся, но «хвоста» не заметил.
Ну и ладно. Это у него паранойя.
Олег остановился перед подъездом; на лавочке никого не было.
— Не провожай, — сказал Ник.
Водитель прикинул, оправдан ли риск. Вообще по должностной инструкции ему полагалось Ника до двери квартиры довести и проверить, чтобы никто его по голове на лестнице не стукнул. Но обстановка казалась мирной, а Олегу хотелось домой.
Они простились, Ник прихватил портфель с документами и зашагал к подъезду. Щекотка чужого взгляда пропала. Олег не отъезжал, пока за Ником не закрылась дверь.
Поднявшись на пролет, Ник решил проверить почту — вдруг счет пришел какой-нибудь или письмо, а мама вечно забывает. Он нащупал в кармане ключницу, отпер ящик — замок был хлипкий, символический. У коммуниста нет тайн от соседей.
Внутри оказалась куча бумажного спама, бесплатная рекламная газета и толстый белый конверт. Ник выложил ерунду на подоконник — кому надо, заберут, котам в лоток. А конверт задумчиво покрутил в руках. На нем было отпечатано: «Каверину Н. В. лично».
Лично так лично. На просвет не видно, что там, но вряд ли кусок пластида или штамм сибирской язвы — не того полета Ник птица. Он разорвал конверт и вытащил письмо. Оно было отпечатано на принтере.
Всего несколько строчек крупным полужирным шрифтом на листе мелованной бумаги.
Каверин. Мы следим за тобой. Захлопнись и невысовывайся. Сиди дома. Про «Щит» забуть. Работай себе, спокойно, и неотсвечивай. Невздумай жаловатся начальству или в поллицию. Если, хочеш жить — слушай нас.
И всё, ни подписи, ни печати, ничего больше. Ник оторопел. Перечитал несколько раз. Выглянул в окно — Олег уже уехал, жаль. Что положено делать в таких случаях? Вроде бы сообщать в полицию. Но Ник прекрасно знает, кто стоит за гражданами в форме — «Фатум».
Черт побери, но кто может ему угрожать? Узнать его, Ника, адрес, прямо скажем, не сложно. Псих? Маньяк? Один из обиженных «Щитом»? Ошибок-то поналяпал, шантажист безграмотный…
Ответ пришел тут же, очевидный и неприятный. «Фатум» — это не только Тимур Аркадьевич. Записка, конечно, по стилю на угрозу от серьезных людей не тянет, скорее на хулиганскую выходку. Но вот эти слова: «Работай себе спокойно» — не намек ли? Кто-то в «Фатуме», противник Реута, запугивает Ника. А ошибки — слишком уж их много — для маскировки под мелкого гопника.
Ладно. Успокоиться. Дышать ровно. Могут они прослушивать его телефон? Запросто, как мобильный, так и домашний. Значит, разговор с Реутом придется отложить до личной встречи.
Ник убрал письмо в портфель. Закурил. Лицо у него наверняка перекошенное — первой реакцией был страх, теперь пришел гнев. Какой-то индивид смеет указывать ему, что делать! Ему, Каверину, основателю «Щита», а в перспективе — диктатору, правителю России, указывают, велят «захлопнуться и не высовываться»!
Нет уж. Обойдутся. Не позднее понедельника Ник положит эту записку перед Тимуром Аркадьевичем — письма с угрозами не скрывают от соратников.
Он почти успокоился, предвкушал уже расплату, врага в наручниках, униженного и оскорбленного.
Разлетелось стекло, осколок вонзился Нику в щеку. И на лестничную клетку упал камень, завернутый в лист бумаги.
Ник, зажимая щеку рукой и шипя от боли, высунулся в окно. Хулиган убегал быстро, только пятки сверкали, не догонишь. Проводив его взглядом и пообещав лично надрать задницу, Ник опустился на корточки, развернул камень, разгладил письмо.
Там было только три слова:
А то умреш!!!
* * *
Ник проснулся поздно. Суббота, можно никуда не спешить. В маминой комнате включен телевизор, пахнет выпечкой, а вот зажужжал пылесос, и Леха крикнул:
— Ма, в коридоре тоже?
Что ответила мама, Ник не расслышал. Он лежал на спине, закрыв глаза, и улыбался. Старательно. Ныла порезанная щека. Раздражало бухтение Лешки. Выпечка, кажется, подгорела. Телевизор орал чересчур громко.
Ник дотронулся до щеки и замычал. Вчера промыл и залил йодом, порез не очень глубокий, а полрожи разнесло. Маме Ник сказал про камень, но про записку промолчал. Пусть думает — случайный хулиган. Вокруг Ника вечно что-то происходит.
Поваляться в свое удовольствие, прочувствовать выходной день не получалось. Ник рывком сел, натянул штаны, сунул ноги в тапки и побрел умываться. В коридоре хмурый Лешка отбывал трудовую повинность — елозил пылесосом по паласу.
— Ого! — уставился на брата с уважением. — Это кто тебя?
— Любовница! — огорошил его Ник.
Выглянула из кухни мама:
— Никит, сын, кушать иди. Я булочек испекла. Как щека, сильно болит?
Ник заверил, что все в порядке. Снять, что ли, квартиру? Жить отдельно? Такая мысль раньше не приходила ему в голову — и денег не было, и потребности. Своя комната, за мелким надо присматривать. Но сегодня с утра настроение упало ниже не плинтуса даже — цоколя, и домочадцы раздражали. Убил бы. Особенно бесил немой укор, застывший в мамином взгляде.
В ванной полегчало, Ник умылся и задумался: что это с ним? Злой, как наркоман в ломке. Словно мир лишен смысла, люди серы и не интересны, и… тесно. Вот, да, правильное определение. Тесно, душно, неможется, будто в неволе.
Внимательно посмотрел на себя в зеркало. Ты чего, Каверин? Возомнил себя диктатором, повелителем мира? Рановато, прямо скажем. Щека опухла, под глазами синяки. Ага, властелин, ха-ха три раза. Преисполнившись презрения к себе, он позавтракал и побрел в комнату. Телевизор так и не выключили, и Ник завернул посмотреть новости — как раз начинались.
