Сережка быстро поднялся на ближайший холмик и крикнул:
– Там дальше еще дома. И деревьев много!
Все облегченно вздохнули. Даже Хаймович повеселел.
– Это дачный поселок, – пояснил он, – там, думаю, много фруктовых деревьев.
Перевалив через холмы, оказавшиеся городской свалкой, мы подошли к маленьким дачным домикам. Деревья и вправду были усыпаны мелкими красными яблочками, рыхлыми и сытными. Мы принялись рвать их целыми горстями и рассовывать по карманам. Дед Моисей радостно описывал, как они полезны для здоровья и полны витаминами, особо ценными для кормящих мам и девушек в положении. Девушки принялись энергично срывать с веток все, что видели, и уписывать витамины за обе щеки. Вдруг Марта зашлась кашлем и стала отплевываться.
Струйка крови побежала у нее в уголке губ. Я обмер. Мне на миг показалось, что она умирает.
– Что? Что это за горечь? – возмущенно и перепуганно вскрикнула Марта.
– Это, деточка, называется калина. Она всегда горькая. Обычно ее собирают после первого морозца. Нынче еще морозов нет. Но должен честно сказать, что и после мороза она слаще не становилась.
– Дед! Ты можешь просто сказать – ее жрать можно? – прервал Хаймовича Миша.
– В яблоках много железа, в калине витамина С. Что, собственно, способствует…
– Дед! – наступил на него Мишка. – Я тебя русским языком спрашиваю! Мы от нее с катушек не слетим и ласты не склеим?
– Да не бойся ты, Миша, она хоть и не мед, и хоть люди и не врут, от нее, бывает, мрут. Но, какие выживают, те до старости живут.
Видя как бледнеют лица Марты и Мишки Ангела, Хаймович не выдержал и гомерически рассмеялся. Просто загнулся от смеха.
– Съедобная она… – выдал он наконец сквозь смех, утирая слезы, – пошутил я…
Обстановка разрядилась. Хотя смеялся только дед. Все как-то осторожнее стали относиться к тому, что висит на ветках, и спрашивать у старого, прежде чем отправить себе в рот.
Но я Марту такой и запомнил. В память врезалась именно эта картинка. Когда из уголка рта сбегает тонкая струйка крови. Почему мне никогда не нравились ее бледно-голубые глаза? Наверное, потому, что именно такими они и остались: застывшими стеклянными глазами смерти.
Случилось всё, когда мы уже прошли большую часть дачного поселка. Зверье сновало со всех сторон. Много зверья. Зайцы прыгали по дачным зарослям, и по их недоуменным взглядам было понятно, что людей они никогда не видели. Попадалась и более крупная дичь. Она пряталась по кустам и, как правило, разбегалась задолго до нашего появления. Чувство опасности притупилось. Наверное, потому, что мы чувствовали себя детьми, попавшими в страну изобилия (в рай, поправил бы меня Хаймович).
Меж тем количество зверья резко уменьшилось. Нужно было насторожиться, но я не сразу обратил на это внимание. А когда они стали сжимать кольцо, было уже поздно. Собаки появились сразу со всех сторон. Прижав женщин к добротному высокому забору, оставив их за спиной, мы ощетинились автоматами. Странные были собаки. Здоровенные серые псы с черной полосой вдоль хребта. Они не боялись ни нас, ни нашего оружия. Молча, без лая и рычания, они перекрыли узкую дорогу спереди и сзади, преградив нам пути отступления.
Косой дал очередь. Пес чуть увернулся и прыгнул вперед. И вдруг в страшном молчании они рванули на нас одновременно со всех сторон. Мы палили без остановки. Кажется, удалось сбить одного или двух. Когда сзади закричали женщины, я обернулся и увидел, как невесть откуда взявшийся пес сбил с ног Марту и одним махом вырвал ей горло. Кровь брызнула во все стороны. Мишка, боясь зацепить Марту выстрелом, бросил никчемный автомат и, зарычав, с ножом прыгнул на пса. Они покатились по дорожке грязным комом. Я, взявшись за горячий ствол, принялся орудовать им как дубиной, круша головы и спины с черной полосой посередине. Все время старался не упускать Розу из виду, но все же прозевал. Зажмурив глаза, она щелкала разряженным пистолетом, а в руку ей впился зубами пес.
Тут сознание мое померкло. Пришел в себя я в незнакомом месте.
Весь в крови и грязи и абсолютно голый. Я стоял на четвереньках и тяжело дышал. Напротив меня стоял черный пес. Он тоже дышал, на боку его зияла открытая рана, через которую вываливались кишки. Мы смотрели друг другу в глаза. Он отвел взгляд и, вдруг развернувшись, бросился бежать, волоча по грязи кишки. В один прыжок я настиг его и рывком сломал ему шею. Развернувшись, я увидел в конце улочки наших и побежал к ним. Точнее, поплелся, бежать не было сил. Всё было кончено. Я подошел и уперся взглядом в ствол, направленный мне в брюхо.
– Стой!
Поднял глаза и увидел Сережку Шустрого, очень напуганного Сережку, перепачканного в грязи Сережку, с большими круглыми глазами, на которых вот-вот готовы были навернуться слезы.
«Ты что?» – хотел я сказать ему, но язык меня не слушался.
– Какого хрена?! – с трудом выдавил я.
– Ты один… один из них! – заикался Шустрый. Наши подпирали забор, сидели прямо в грязи. Их было подозрительно мало. Так, начал считать я, Роза, моя красавица, здесь, Хаймович – что ему сделается, Луиза с младенцем – отрадно. И всё? Всё?! Я помотал головой, наводя резкость в глазах. А вот и Косой хромает по дороге. Однако.
– Перестань, Сергей, это же Толстый, – устало махнул Шустрому Хаймович.
Опа! Это что-то новенькое, дед первый раз в жизни меня по кличке назвал. Сережка, нервно обернувшись на деда, меня пропустил, но ствол не опускал. Ковыляя, подошел Федор и обреченно сказал:
– Они утащили их…
Он устало привалился к забору рядом с Луизой. И продолжил:
– И какой хрен нам пользы от твоих уколов, дед, если нас все равно убивают? Вечная жизнь, бессмертие!.. Туфта!
– А я никогда не говорил, что меня нельзя убить, – отозвался дед, – но польза от уколов несомненна. Ты посмотри на свои раны.
Косой нехотя откинул рваный мокрый рукав и мельком взглянул на грязную руку со свежим розовым рубцом.
– Угу, – кивнул он вяло, без эмоций. – А с этим что делать будем? – кивок в мою сторону.
И столько в его тоне было отчужденности, что мне стало не по себе. Я сразу вспомнил, что голый. Мурашки пробежали по коже, поднимая волоски дыбом.
– А разве с ним что-то нужно делать? – спросил, в свою очередь, Хаймович. – Толстый, он и есть Толстый. С его талантом видеть невидимое ты мирился. Вот в нем открылся и еще один. Даже более полезный. Я так думаю, что инъекция препарата дает способность к метаморфозе. Небезызвестный вам Муха тоже пользовался этим даром время от времени…
– А ты, старый, чего?..
– Видимо, именно потому, что старый. Мало иметь склонность, нужно иметь еще желание эту склонность реализовать.
Роза подошла ко мне и стала обтирать мое лицо сухой тряпочкой. На ее руке розовели следы от зубов. Она протянула мне смену одежды, вынутую из рюкзака, клетчатую рубаху и джинсы. Не люблю я их, стесненно себя чувствую. Но мой любимый камуфляж канул в неизвестность. Пришлось напяливать что есть.
