– Ну вот что, предлагаю пошарить по дачным домикам. Дачники – народ запасливый. Какие-никакие сапоги найти можно.
Не теряя времени, мы двинули по ближайшим подворьям. Обуви оказалось валом. Дырявые кроссовки, резиновые шлепанцы, которые Хаймович именовал сланцами, были и простые тапочки со стоптанными пятками. Я присмотрел себе пару таких, тесноватых и спадающих с ног. Если дырки проделать и на шнурки взять, продержаться можно. Как вдруг Косой издал окающий возглас и извлек на свет божий некие говнодавы необъятных размеров. Говнодавы были целиком резиновые, черные и доставали выше колена.
– Замечательная обувка рыбака и охотника! – обрадовался старый. – Ну-ка, Максим. Примерь на ногу!
– Чего мерить, и так видно, что большие.
– Это и хорошо, в другой раз, может, не порвутся.
– Другого раза не будет.
– Ой! Не зарекайся! Эта твоя новая способность очень для выживания полезная. Ты же теперь с Мухой почти наравне. Тоже можешь присоски отрастить.
– Дед, ты же, помню, говорил, что не было у Мухи никаких присосок?
– Каждому знанию свое время, – вздохнул дед, – скажи я тебе тогда, что он на самом деле мог, разве ты поверил бы? А если и поверил, то опять-таки начал бы ненужные вопросы задавать.
– Ненужных вопросов не бывает, – ответил за меня Федор, – лучше знать раньше, чем позже.
Но его выпад старый проигнорировал и продолжил:
– А теперь, Максим, давай я тебя поучу портянки мотать. Вот и обрывки твоих штанов пригодятся.
Пока дед пеленал мне ногу, как младенца, закололо в висках. Быстро и пронзительно, словно Розина швейная машинка иголкой застучала. Я зажмурил глаза и увидел красные точки, приближающиеся со всех сторон.
– Они возвращаются…
Все разом оглянулись. Еще одной встречи нам не пережить.
– Быстро в дом! – скомандовал Хаймович.
Мы и без его команды влетели в домик, в котором Косой нашел болотные сапоги. Вторую ногу я наспех сунул в сапог и мельком глянул на дом. Домик был добротный, из серого силикатного кирпича, крытый железной черепицей. Не было бы в нем окон, цены б ему не было. Но вот мы уже внутри и переворачиваем кровать. Матрац падает на пол, мыши разбегаются из него врассыпную, с писком и возмущением. Два пинка – и спинки отлетают, прислоняем панцирной сеткой к окну. Древний кухонный стол подпирает сооружение. Остается еще одно окно и кровать поменьше. Но, немного подумав, решили ее не трогать. Правда, есть еще веранда с длинным стеклянным окном, там нам не продержаться. Поэтому отступили мы сразу во вторую комнату. Нас шестеро, а комнатка явно на двоих. Тесно. Мы бестолково топчемся.
Ревет Максим-младший. Вот досталось пацану с детства. Никакого покоя. Луиза затравленно оглядывается в поисках безопасного места. Я сметаю половик с пола. Нога задевает за большое металлическое кольцо. Крышку на себя. Так и есть! Погреб. Черная яма дохнула на нас застарелым гнильем и мышиным пометом. Покрытые белой плесенью мохнатые ступеньки.
– Роза, Луиза, давайте вниз!
– Шустрый! Ты с ними, – махнул головой Федор. Сережка не успел взъерепениться, как я схватил его за плечи и, шепнув на ухо: «Ты последний защитник, если что…» – отправил его следом. Обеденный стол перевернули и прикрыли крышку погреба. Вот и готовы. Хаймович притулился спиной к панцирной сетке, прикрывающей оконный проем. В его руках появилась тонкая сигаретка, которую он покрутил в пальцах и наконец прикурил.
– Ну, пожалуй, и всё, хлопцы. Зря вы меня послушали, дурака старого. В пригороде, может, еще пожили бы…
– Чему быть, того не миновать, – мрачно сказал Косой, под завязку набивая магазин.
– Всё обойдется, – заявил я, сам еще не веря своим словам и предчувствиям. Но все же, следуя примеру Федора, давил патроны один за другим.
– Может, это не они? Ты не обознался?
– Они. Но я думаю, обойдется. Вы здесь посидите, я сам к ним выйду.
– Максим, даже стань ты мишкой косолапым, ты не справишься с ними один.
– Кем?
– Медведем, как ты давеча превращался.
Вот оно что! А они скрывали от меня, мямлили что-то. Себя-то со стороны я не видел.
Проблеск гордости и некоего самоуважения мелькнули у меня. Неплохо. Этим собакам стоило меня уважать и бояться. Хотя не собаки они, прав Косой, не собаки.
– Попробую договориться. Только вы не… Словом, если шума не будет, не стреляйте.
– Максим, – испытующе посмотрел на меня Хаймович, – ты зря не геройствуй. Это тебе не рой с коллективным разумом, а дикие собаки.
– Попытка не пытка, – сказал я и, чтобы больше не оттягивать неизбежное, с бьющимся сердцем переступил порог комнаты, прикрывая за собой дверь. Так же тихо и нежно открыл входную дверь и, выйдя на крыльцо, присел на корточки. Так удобней им в глаза смотреть.
Пятеро псов сидели полукругом передо мной. Десять глаз тяжело, не моргая, уставились на меня. Они ловили каждое мое движение. И хоть сидели они вполне свободно, хвосты были вытянуты по струнке. Я знал, что набросятся они мгновенно, если что…
Поэтому, сидя на корточках, я вполне мог их обдурить. Как далеко я могу прыгнуть из этого положения, они понятия не имеют. И прием этот на других собаках проверен и испытан не раз. Ну что ж, пора с ними потолковать. Настроившись на более крупного кобеля в центре, я мысленно спросил:
– Зачем пришли? Кроме смерти, вы ничего здесь не найдете.
– Ты один. Зачем угрожаешь?
Недовольное ворчание. Верхняя губа приподнялась, обнажая клыки.
– Я не один, и ты это знаешь. Незачем врать.
– Моим соплеменникам несвойственно вранье… Мы не то что презренные… – непонятное определение, видимо относящееся к нам, двуногим.
– Вы пришли за добычей? Вам мало?
– Нет. Но мы не успокоимся, пока не убьем всех..
– Вы голодны? Кобель фыркнул.
– Вы наши враги изначально.
– Так о чем ты хотел поговорить?
– Ты не такой, как они, ты перевертыш, и, кроме того, ты в честном бою убил вожака. Можешь уйти.
– О, как! Только они мое племя, и я их не брошу. И, кроме того, – я оскалился, тоже показывая зубы, – убивший вожака сам становится вожаком!
Тут я, как говорится, попал в десятку. Псы оживились и даже попытались привстать.
Но главный так зыркнул на них, что они присели назад.
– Не забывай, что ты не один из нас!
– Разве я сказал неправду?
– Правду, но тебя она не касается!
– Потому что тебе невыгодно, чтобы я стал вожаком? Ведь вожак сейчас ты?!
И он прыгнул. Я предчувствовал это. Поэтому натолкнулся он не на смешного человечка, нелепо сидящего на корточках, а на распрямленную пружину с ножом в левой руке.
