— Вы всех путешественников прогоняете, как и меня, через центрифугу сложных проверок, чтобы потом получить от них знания?
— Нет. Ваше разительное отличие от всех появлявшихся ранее путешественников — это и стало причиной наших многочисленных проверок в отношении вас, Майкл…
Пересказывать все то, что я узнал о себе и о прежних попаданцах, совершенно ни к чему — слишком много лишних слов, размывающих главную мысль. Основой были следующие тезисы рассказа.
Первое — все прежние попаданцы не отличались особыми физическими и умственными способностями. А если быть точным — это были ватные дистрофики в возрастной группе примерно от 18 до 35 лет, не способные даже говорить. Поэтому первых попаданцев часто принимали за обычных, не буйных психически больных. Речи о передаче знаний из голов продвинутых путешественников в головы отсталых предков даже не шло.
Из первого тезиса выходит вопрос: а как же тогда появился тот прогресс, что имеется сейчас? Тут появляется тезис номер два. Со временем некоторые из попаданцев, живших под наблюдением семей сотрудников НКВД и ФБР, стали меняться. Заметно улучшалось их физическое и умственное состояние.
Здесь стоит сделать лирическое отступление. Мне из вышесказанного показалось, что до этих попыток «подселения» к семьям энкавэдэшников и фэбээровцев попаданцев держали под замком в темных лабораториях и всевозможных застенках, но ни к чему хорошему это не привело, и спецслужбы стали искать решение проблемы. И решили: дали попаданцам некоторую свободу и получили результат. Да такой результат, что можно было бросаться в пляс. Из дистрофиков постепенно «вырастали» вполне свободно мыслящие люди, способные самостоятельно выполнять довольно сложные действия и даже работать. Но вот особой разумностью они все равно не отличались. Если, например, удалось такому «свободному» попаданцу вспомнить технологию производства пенициллина или чего проще — процесс выточки деревянных ложек, то он всеми силами, как таран, стремится достичь своей цели. И что главное — таким попаданцам было плевать, для кого и ради чего они выполняют свою работу и передают те крупицы знаний, что открылись в их головах.
Я же целиком и полностью выпадаю из сложившихся стереотипов определения путешественника во времени. О моем появлении в этом мире непонятно как и почему, но знали. Даже знали предположительное место и время появления — Белоруссия, июнь 1941-го.
Капитан Браун и первый лейтенант Майкл Пауэлл были членами одной из групп, ждавших моего появления. Я появился, но меня не встретили, как хотели, да и сам попаданец оказался необыкновенно шустр для стандартного путешественника во времени. По этой причине меня решили проверить, устроив большой аттракцион под названием «подготовка рейнджера» с использованием экзотических приемов, таких как потакание инициативе по введению нового предмета с созданием собственного учебного пособия, свободные занятия по рукопашному бою с командиром, допуск к осмотру новинок вооружения и прочее. Отдельная песня была с безумными занятиями по летной подготовке. Их больше никогда рейнджерам преподавать не будут — это были занятия для меня. Видите ли, захотелось товарищам из НКВД и Офиса стратегических служб испытать попаданца по полной, типа «раз он такой необычный весь, справится он с такой сложностью?». И бросили тушку Пауэлла в экстремальные условия, находящиеся за гранью его стандартной подготовки. А потом сильно удивились, узнав, что попаданец адаптируется к любым условиям и выполняет поставленные задачи на «отлично», просто считая это нормой.
Оказалось, что я сбил не два фоккера, а три! Тот, который дымил и смог уйти от меня, не дотянул до фронта и размазался прямо перед советскими позициями.
Карпов и Дерби рассказывали это так спокойно, что я решил, не меняя тональности беседы, спросить их об одной детали вчерашних событий.
— Я понял, меня вы вчера проверяли… А вот тех погибших рейнджеров вы тоже проверяли?
И тишина, только Уайт от неожиданности икнул.
— Майкл, они не были рейнджерами. — Дерби вздохнул, вытащил из стола несколько папок и дал их мне. Это были дела на бойцов военно-воздушных сил США. Я быстро пробежался по строкам с личными данными летчиков — Джо Миллз, Мэтью Кип, Аллен Викс… — Они профессиональные бортовые стрелки, участвовавшие не в одной битве начиная с гражданской войны в Испании. План вашей проверки был разработан после того, как вы дали в госпитале согласие участвовать в проекте по созданию первого батальона рейнджеров. И изначально в него входила летная практика. На земле вашей личной охраной были бойцы первого взвода, в небе — эти парни…
— Все же, отправив меня в полет, на последнюю проверку, вы, заведомо зная, что нас могут атаковать немецкие истребители, хотели меня защитить. Понимаю… Но при этом не понимаю. Я настолько ценный, что ради меня вы не пожалели пять самолетов и полтора десятка летчиков и бортовых стрелков? — Что-то мне перестает нравиться мое положение. Не хочется оставаться в рядах рейнджеров, зная, что меня будут закрывать собой все и вся, только бы ценная тушка не пострадала.
— Вы не просто ценный, вы — уникальный. Мы свели воедино всю информацию о вас, полученную в процессе проверок. Прочитайте это.
Очередная папка. Первый же лист представляет собой таблицу со списком определенных данных — от физических и стрелковых показателей до тактически-стратегических навыков. Что-то выставлено в процентах, что-то подробно описано. Быстро пробегаю по таблице и опускаю взгляд к итогам.
Да-а-а… В итогах говорится, что я с самого начала обучения неплохо себя проявил в качестве командира взвода и со временем значительно улучшил свои командные способности. Хм, надо будет потом поподробнее расспросить об этом пункте Дерби, слишком уж мало информации… Следом за оценкой командирских навыков говорится о моих физических, рукопашных и стрелковых навыках, описанных двумя словами в общем — «выше среднего», хотя и с десятком строк указаний на мои уникальные изыски вроде заметного роста физической силы за срок наблюдения, знания айкидо или применения таких стрелковых хитростей, как «дабл тап», тактическая и армейская перезарядки оружия и так далее. Приписали высокий уровень адаптации в обществе — я и с подчиненными, и с коллегами-лейтенантами из соседних взводов, и со старшими по званию, и с советскими товарищами, да со всеми, с кем общался, нашел общий язык.
Далее… Ага. В боевой обстановке я легко адаптируюсь к любым условиям (это исходя из данных моих боев первого дня войны и общих тренировок на базе). Быстро нахожу оптимальные варианты поведения для себя и подчиненных.