«Пах! Пах!» — из «калаша». «Бдах!» — дробовик. И снова.
— Поднимайся, — сказал я машинисту. — Руки держи так, чтоб я их видел.
— Пи*да вам, тягачье е*учее! — сквозь хриплый кашель послышалось слева.
Один из конвоиров лежал на шпалах, широко раздвинув ноги. Брюки на уровне паха у него были разорваны, бетонную шпалу он целиком залил кровью, внизу живота у него торчал кусок металлического уголка. Видать, еще при взрыве его так. Игнатьев шмальнул в него с десяти шагов, кровь с мозгами брызнула с другой стороны будто кто на бутылку с кетчупом наступил.
— Он прав, — тяжело дыша, подал голос машинист. — Через десять минут здесь будет вторая дрезина. Сегодня две поставки…
Услышав его, казалось, ни капли не удивленный Никитин оглянулся в темноту, положил пальцы на уголки губ и свистнул.
— Бери его и быстро туда, — он кивнул мне на накрытый брезентом груз, посмотрел на часы. — У нас пять минут максимум. Соберите стволы. Ля, где этот ямщик? — Свистнул еще раз, вгляделся в темноту, откуда должна была показаться вторая дрезина. — Бегом, бегом!
Умело обходится Никитин без озвучивания имен, глядишь, и правда оставит машиниста в живых.
Стащив брезент с груза, я невольно ощерился — пара мешков оказалась повреждена взрывом и чистейшая белая мука просыпалась на дощатый пол платформы. Запустив в мягкую, как порох, насыпавшуюся горку руку, я секунду просто балдел от увиденного: мешков здесь было не меньше пятидесяти. Кто б мог подумать в прошлой жизни, что когда-нибудь этот молотый пшеничный порошок будет иметь значение куда больше, чем золото или бабло?
— Сук-и-и! — послышался крик из переулка, в котором должен был появиться Дьяченко на повозке. — Суки! Я же говорил!
Остановившись на полпути к нам с машинистом, Никитин резко обернулся на крик, нахмурился, вгляделся в темный переулок.
К путям выбежал мокрый, с лицом в крови и округленными от бешенства глазами Дьяк. Ему не нужно было ничего говорить, чтобы стало ясно, что что-то пошло не так. Конкретно не так. Мука, в которую я запустил руку, стала будто бы ненастоящей — просто дорожная пыль, и муки здесь никогда не было.
Остановившись перед майором, Дьяченко не мог определиться с чего начать, сжимал кулаки, переводил дыхание и шипел так озверело, что мне показалось, будто он намеревается свернуть Никитину (или мне?) голову.
— В чем дело?! — Майор стащил с себя маску, забыв о конспирации и тем самым наверняка подписав машинисту приговор. — Что случилось, Иван?
— Где подвода, Дьяк? — навис над ним обвешанный спереди и сзади оружием, как новогодняя елка дождиком, Игнатьев.
— Все! Крышка! — наконец выплюнул Дьяк. — Бабка… Сссука! — Он провел рукой по лицу, с досадой шлепнул ладонью по скуле, люто захрипел. — Убить мало старую курвень!
— Где кобыла, Дьяк?! — сдернул с головы маску и Игнатьев. — Задрал, отвечай!
— Да все с кобылой!!! — выпучил глаза Иван. — Все с кобылой! На шашлык твоя кобыла пошла, ля! Бабка с дедом сожрали, одни копыта остались! С-суки! — Его буквально трясло от бешенства, даже страшно было спрашивать, что он сделал с бедными стариками. — Я же говорил, что мы им мало хавки оставляем. Сожрут, предупреждал ведь.
— И что теперь делать? — Пернат взглянул на майора.
— Вперед, — рявкнул Никитин и кивнул на загруженные платформы. — И не истерить, сказал!
Господи, как же я завидовал такой выдержке и хладнокровию. Нет, я, конечно, тоже не истеричка, но чтоб с таким спокойствием принять провал операции (иначе где он возьмет другой транспорт? Не «кравчучками» же в самом деле транспортировать, да и те — где они?) — это уж увольте… Нужны стальные нервы. Он точно штабист? Такое впечатление, будто характер его закалялся где-то далеко отсюда, под марш в песочных дюнах с РПК наперевес.
— Толкаем, — сказал он и первым уперся в задний борт платформы. — Ну чего стали? Толкай, говорю.
Мы как-то и не подумали, что это возможно в принципе, а поэтому попервах все трое смотрели на него одинаково: «То есть? — спрашивали наши глаза. — Что значит „толкай“? Это что, неудачная шутка такая?»
Но когда Никитин рявкнул снова, мы приняли упор в платформу. Переглянулись. У него был запасной вариант? Он предусмотрел такой исход? Но спрашивать, конечно, никто не осмелился. В данном случае невежество было дороже осведомленности.
— И р-р-аз! Машинист, ударнее! Вздумаешь удрать — мозги вынесу!
Легкие самодельные платформы были, конечно, гораздо легче стандартных грузовых махин, которые тягал тепловоз, но и таковые сдвинуть с мертвой точки — не «жигуля» с толкача завести. Тем не менее, немного подпортив воздух, на «три!» мы вынудили платформы сдвинуться с мертвой точки. Дальше локомотив пошел сам, сначала до тошноты медленно, но с каждым метром убыстряясь. А спустя минуту мы уже сами за ним бежали.
Тадан-тадан, маленькие колеса на рельсовых стыках.
Не думая о том, видит нас кто-нибудь или нет, я отгонял от себя мысль, что звук стрельбы привлекает внимание стервятников. Утешал себя тем, что, с тех пор как «доги» облюбовали дрезинный трансфер, в районе железнодорожной дороги тягачевская активность заметно снизилась. Никому не хотелось попадаться воякам на глаза. И в этот миг я просто благоволил к тем разумным тягачам, кто придерживался этих правил.
Тадан-тадан…
Отогнав платформы от «места радушной встречи», как мне показалось, метров на триста, майор приказал тормозить. Слава Богу, а то я уж думал, на вокзал погоним, где «дожьи» батраки разгрузки заждались.
— Здесь. Стопорим! — крикнул Никитин и сам будто бегемота из болота извлечь пытался.
Заставить махину затормозить было ненамного легче, но все же легче. Остановилась она, не доезжая метров пятидесяти до места, где к железке примыкала одна из основных когда-то артерий города под названием Привокзальная. Отсюда до вокзала километра три будет. Слышно ли там было стрельбу? Разумеется. Могут ли решить, что стрельба имела отношение к дрезине? Да запросто. Они всегда проверяют, поэтому как пить дать вышлют пару отрядов.
Не знаю, что там задумал майор, но времени у нас в обрез.
А замысел его был нехитрым. Оставив всех в недоумении, Никитин сбежал по насыпи вниз и остановился у старой трансформаторной будки — квадратного кирпичного пенала, метров пять высотой, к которому с трех направлений примыкали черные пряди электропроводов. Послышался стук старых, заиндевевших от старости дверей.
— Ну чего стоим? — злобно зашипел оттуда он. — Приглашения ждете? Быстро давайте! И берите только целые мешки.
Ясно. Значит, вот какой он, план «Б». Что ж, Бог нам в помощь, выбирать не приходится. Для первых двух ходок мы разбились по парам: я с машинистом, Пернат с Игнатьевым, майор с Дьяком, но последние делали каждый с мешком на горбу. И прежде, чем стали слышны крики от разбиравших завал на колее конвоиров второй дрезины, мы перетащили в будку не меньше двадцати мешков. Обложили напоминающий разобранного робота трансформатор по всем правилам фортификации: мешок на мешок, кирпичной кладкой. Будто готовили его к длительной, массированной осаде.
