— Петр, поведешь! Сергей, прикроешь!
Я пустил короткую очередь — конвой к черту… Петр пошел… Он открыл огонь… Иду следом… Сейчас всех постреляем — они и не поймут ничего…
Влетел в кабину, вышвырнув истекающего кровью британца… Петр газанул, и я перевел дыхание… Схватил початую пачку сигарет с приборной панели, поискал зажигалку… Прикурил и себе, и Петру… и — рассмеялся.
— Что, порядок?!
— Порядок, Слава. Ожалило меня только…
— Дай посмотрю… Броня пробита. А крови вроде не особо. Жить будешь — вскользь прошла возле ребра.
— Бывало и хуже.
— Это точно. Мне тоже плечо осадило.
— Слава!..
— Твою ж!..
Штурмовик… Они штурмовика подняли… Оперативно сработали… Черт…
Ползу в дыму, в песке, видя широко открытыми глазами только обугленные ресницы и слыша только ревущее пламя… Ничего не понимаю… Не знаю, крошатся это стиснутые зубы или — песок на зубах скрипит… только я задыхаюсь этой пылью… или песком… Стараюсь выскрести его изо рта рукой, но рука вся в крови и в… песке…
Откашлялся, хватая воздух пересохшим ртом… Я что, живой?.. Живой… Черт… А остальные что?.. Черт… Рука… Это часы Петра… Никого… Только я, только — пустыня… Пустыня!..
Поднялся на колени, стараясь сдержать страх и осмотреться… Дорога… Дымит то, что осталось от догорающего грузовика… Меня, видно, взрывной волной отбросило… с осколками… Осколки… Черт… Меня бьет адреналин, боли я пока особо не чувствую, только… Я весь в осколках! Нет, не весь — на мне броня… Только я… Я весь в крови! Вашу ж!..
С открытым ртом стою на коленях под палящим солнцем, а ветер рвет мне рот жаром и царапает зубы песком… Солнце слепит глаза, а ветер — сушит… до слепоты. И знойное марево искажает пространство… все вокруг меня дрожит, как и я…
Взял себя в руки, вцепившись в раскаленный автомат, в оторванную руку боевого товарища… Прогретая броня пригибает спину тяжестью… Снимаю с руки часы — передать жене Петра, но у меня в мыслях мутно, и я не знаю, как я это сделаю… Эх, Игорь Иванович… Эх, прощай, Агнешка…
Поднялся и побрел вдоль дороги, держась от нее чуть поодаль, но не упуская из поля зрения дрожащий над расплавленным асфальтом мар… Не особо соображаю, куда иду… Вернее, иду я к нашей машине… к брошенному в песках с виду обгоревшему вездеходу, ждущему нас… вернее меня… меня одного… Только я и не надеюсь дойти… Далеко… А я — дохну…
Только и думаю, что могу бросить… Расстрелянный рожок — к черту… и декодер, и… Что еще?.. Броня… Как я забыл?.. К черту броню…
Выплюнул песок, выбранился… С меня перестало течь в три ручья — вода кончилась, и теперь солнце просто жжет, сдирая с меня остатки кожи никчемной шелухой… Правда, корка смешанной с песком крови защищает… Но корка сохнет, трескается и слетает под ветром, дерущей меня колючей осыпью… Эх, белый я, обгорю быстро… Вашу ж…
Рухнул на колени, опираясь на пригоревший к рукам автомат… Думал, что больше не встану, только заметил… Кровь остановилась… Из-за корки этой сухой — остановилась… Надо просто не тревожить осколки лишними движениями — и тогда кровопотери большой не будет… Крупных осколков нет — это хорошо… Я еще встану, я еще дойду…
Свалился в песок, скрываясь в пыли от зашумевшего вдали винта вертолета… Бранюсь тихонько, стараясь не думать, что меня заметят… Нет, не заметят… Начал вспоминать Агнешку — мой лучик света… нет, мою прохладную тень… Она сейчас, наверное, сидит у звонкого ручья под тенью прохладной рощи… с Войцехом, хлещущим холодное пиво… Черт! Войцех из головы не идет! Отправил я с ней этого вояку в Польшу охранником, и глаз ночами не смыкаю… Не сделал бы я этого, будь моя воля… Только не мог я ее одну без охраны оставить… И его без присмотра оставить не мог… Не мог я его немцам отдать — знал он больше дозволенного… Связаны мы все втроем событиями накрепко, и вдвоем нам с Агнешкой пока просто не судьба быть… Везде Войцех — даже в моей голове! «Медведь»! Она в последнем письме писала, что он нашел неплохую работу и покончил с преступным прошлым… Писала, что рада за него… Черт! Войцех, только попробуй воспользоваться моим отсутствием! Только попробуй! Я тебе глотку перегрызу, вернувшись! А я вернусь! Я вернусь!
Выплюнуть песок из пересохшего рта не смог — пришлось снова выгребать его грязной рукой… Черт! Агнешка! Так и вижу, как она спускается к ручью, скидывая обувь, и босой вступает в студеную чистую воду… и Войцех рядом с ней — заливается холодным пивом… Он — только с вида не слишком хищный зверь, как все коварные медведи! Ничего, она будет моей — только моей! Мы будем друг с другом безо всех других и — безо всех моих обманных шкур! Мы сбросим все видимости, все оборотнические одежды и — будем только собой, будем только мы с ней! Эх, держитесь у меня!.. Оба, держитесь!.. Храните верность «волку»!.. Вернется «волк» с войны!.. Сбросит британскую шкуру и вернется!.. Эх, вернется!..
Я разодрал пересохший рот в кровь, стараясь избавиться от песка, а он — только больше липнуть ко мне стал, к моей крови… Вашу ж… Я вернусь, Агнешка! И только попробуй мне изменить! Я вернусь, Игорь Иванович! И только попробуйте меня в Варшаву не пустить!
Что-то движется в пыли и мареве… Какая-то развалюха… Вашу ж… Из ствола посыпался песок, а следом — полетели пули… Зарядил прерывистыми очередями, заваливаясь гильзами, будто дождем обдавая старую развалину, надвигающуюся на меня в пыли и маре… Упал, поднимая вокруг себя пылевую завесу, считая секунды, нужные для смены рожка… Ругаюсь, снова открывая огонь и считая трупы…
Боевики обстреляли меня, и я замер под их дикими выкриками… Я бросил, плюющийся от перегрева, автомат, поднимая руки… Один подошел, наставив на меня ствол… Собрался с силами, сосредоточился и… Перехватил его руки с рывком… Схватил его автомат, шибанул его прикладом, открыл огонь, падая с его телом и прикрываясь им… Он, прострелянный, повалился на спину, последовав за остальными… Я ринулся к мертвецам, вырвал оружие у одного из них… Забрал у покойника забитый рожок, перезарядил, развернулся на шум двигателя, открыл огонь… Патрон на перекос пошел!.. Заклинило!.. Кидаю непригодное оружие, вырывая исправное из мертвых рук… Вашу ж!.. Раненный!.. Очнулся!.. Огрел меня прикладом…
Разлепил подбитый глаз… Различил в полумгле световой квадрат далеко впереди… Ангар?.. Что-то наподобие ангара… А я… Я не валяюсь на полу, не вишу в воздухе… Руки связаны над головой тонкой веревкой, врезанной в запястья и локти… Я могу только стоять или… Стиснул зубы, вставая на ноги, напрягая онемевшие руки… У входа сложены трупы… Неподалеку наставлены ящики… Они заменяют и стол, и стулья пятерым… Бойцы что-то едят, пьют, курят… Один идет ко мне… Кривой окурок вспыхивает у моих глаз с его ухмылкой… Вашу!.. Боевик смотрит мне в глаза, туша окурок о мою грудь… Сдерживаю дыхание, не вдыхая дым трескучего огонька, — я стерплю… Боевик что-то кричит, обернувшись к остальным… Я не понимаю — ничего не понимаю… Не знаю языка, не знаю…
