Непосредственные соседи Кондакова по лавке то ли спали, то ли просто прикидывались спящими, дабы избегнуть провокационных взоров пенсионеров и пенсионерок, оставшихся без сидячего места. В общем-то, компания вокруг подобралась довольно подозрительная, и Кондаков, опасаясь за сохранность табельного оружия, постоянно прижимал левый локоть к боку.
Одна сердобольная старушка даже поинтересовалась, не страдает ли он параличом руки, что послужило завязкой душевного разговора о неблагодарных детушках и чёрствых внуках.
Когда электричка прибыла наконец на станцию Детское Село (можно было только восхищаться здоровым консерватизмом железнодорожного начальства, за шестьдесят с лишним лет так и не удосужившегося сменить прежнее название), Кондакову показалось, что сойти собираются сразу все пассажиры, причём в экстренном порядке.
Его придавили, затолкали, огрели углом чемодана по колену и ткнули плотницким уровнем между лопаток. Ощущения были ещё похлеще тех, которые Кондаков испытал недавно на пустынном берегу Невской губы.
Более или менее свободно он вздохнул лишь на перроне, хотя после неимоверной давки лёгкие так и не расправились окончательно.
Ни сам вокзал, построенный в ублюдочном имперском стиле, ни декоративный бассейн внутри него, ни даже бронзовый бюстик юного Пушкина не впечатлили Кондакова, явившегося сюда в поисках буфета. Зато бокал прохладного нефильтрованного пива, к которому его с некоторых пор приохотил Цимбаларь, оказался как нельзя кстати. Мир снова засиял своими самыми яркими красками.
В возбуждённой уличной толпе всё время повторялись слова: «Персидский театр! Персидский театр!» – и, расспросив коренных жителей о кратчайшей дороге, Кондаков пешочком двинулся в нужном направлении, благо город Пушкин размерами по-прежнему больше походил на село.
В конце Дворцовой улицы, которая вела в историческую часть города, Кондаков наткнулся на оцепление, выставленное из сотрудников местной милиции.
Голодные, невыспавшиеся сержанты хмурились, но были не прочь покурить и поболтать с культурным человеком. От них Кондакову стало известно, что в два часа, когда над Пушкином стояли серебристые сумерки белой ночи, взрыв разнёс ту часть Персидского театра, где раньше находились сцена и оркестровая яма.
Сам театр, построенный ещё при Екатерине, стоял в ожидании капитального ремонта без окон, дверей и крыши. Было просто непонятно, кому он мог помешать.
Потом заговорили о жертвах, и милиционеры почему-то тайком заулыбались. Оказалось, что при взрыве пострадала любовная парочка, присмотревшая заброшенное здание для своих сладострастных утех. Обоих с многочисленными ранами и ушибами увезли в больницу – его без штанов, её в одном лифчике.
Досталось и сторожу парка, скорее всего, подглядывавшему за любовниками. Обломком капители ему ушибло заднее место, и врачи подозревали множественный перелом костей таза. Но хоть за сторожа-то было не стыдно: человек оказался в полном облачении, только, говорят, с расстёгнутой ширинкой.
От взрыва театр и окружающие его постройки вспыхнули, и огонь до самого утра тушили сразу шесть пожарных расчётов. Пришлось даже вызывать помощь из Павловска. Сейчас на месте происшествия остались лишь груды дымящихся кирпичей.
– Ну и дела! – сочувственно вздохнул Кондаков. – Наверное, всё ваше начальство сюда слетелось?
– И не говорите. – Милиционеры тоже вздыхали, но по-другому, как бы прощаясь с прежней развесёлой курортной житухой. – Все здесь! И начальник управления, и прокурор, и собственная безопасность. Сейчас будут крайних искать… Злодеев ведь ещё задержать надо, а мы, горемычные, тут как тут. С нас и спросят! Ещё хорошо, если одними выговорами отделаемся. А то и в пособничестве террористам могут обвинить.
– Но вы ведь говорили, что самого театра по сути и не было, торчала только коробка без крыши. Ни электричества, ни газа. Что же там могло взорваться? – поинтересовался Кондаков.
– Чёрт его знает! Слух есть, что террористы на каком-то секретном заводе лучи смерти украли. Куда этот луч попадёт, всё в динамит превращается, даже живые люди.
– Зачем же лучи смерти направлять на развалины? – не унимался Кондаков… – Ведь можно было уничтожить вокзал или здание городской администрации. Хлопоты те же, а эффект совсем другой.
– А вдруг промахнулись? – предположил кто-то из милиционеров. – Или в театре находился склад террористов. Вот взрывчатка и сдетонировала, когда парень на девке подпрыгивал. Сейчас молодёжь горячая пошла, спасу нет. Кока-колы напьются, «сникерсов» нажрутся и так дают, что аж земля трясётся.
– Хорошо ещё, что никого осколками не задело, – сказал Кондаков. – Ведь при таких взрывах что только не летит. И гвозди, и гайки, и шарики от подшипников.
– Осколков как раз и не было, – сообщил другой милиционер, стоявший с самого края. – Кирпичи летели, это было. А металлических осколков никто так и не нашёл. Ни эксперты-криминалисты, ни сапёры.
– Пострадавших ещё не допрашивали? – как бы между делом поинтересовался Кондаков.
– Поговаривают, в коме они. Девка без зубов осталась, а парень сами знаете без чего. Сторожа в Петербург повезли, в военный госпиталь. Наши хирурги кроме грыжи и аппендицита ничего оперировать не умеют. Даже обыкновенный геморрой отказываются лечить. – Милиционер почему-то потрогал себя ниже спины.
Тем временем «Мерседесы» со служебными номерами, фургончики экспресс-лабораторий, автобусы со спецназовцами и машины телехроники начали покидать место происшествия. Над остатками театра уже и дымок не вился, но оцепление всё ещё не снимали, собираясь, по-видимому, преподать местной милиции суровый урок дисциплины.
Убедившись, что здесь ему делать больше нечего, Кондаков решил попытать счастья в больнице, куда были доставлены пушкинские Ромео и Джульетта, по воле трагического случая ставшие вдруг героями дня, а вернее, ночи.
Кто-нибудь другой, тот же Цимбаларь, например, начал бы искать подходы как минимум к главному врачу и, потеряв драгоценное время, скорее всего, остался бы с носом, но Кондаков предпочитал действовать в соответствии с армейской мудростью: больше всех знает не генерал, а старшина. Инкогнито проникнув на территорию лечебного учреждения, он подкараулил нянечку, выносившую со служебного хода ведро кухонных отходов. В другой ситуации Кондаков, возможно, взгрел бы её за хищение государственной собственности, но на сей раз прикинулся добрячком и даже помог дотащить ведро до сарайчика, где содержались два упитанных кабанчика.
Естественно, что по пути и во время кормления скотины они говорили главным образом о взрыве.
