— Они наверняка в самом н-низу, — прошамкал старик. — Д-далеко.
— В самом низу! Слышишь, Магадан? До них еще… Мы не знаем, что там впереди. Ты можешь остаться здесь. Или уходи, или покарауль, пока мы не вернемся… Если вернемся.
Шунды видел, как колесничий забеспокоился, повел плечами. Он, хоть и был взрослым мужиком, вскоре после присоединения к группе Одомы словно отключил в себе узел, ответственный за важные поступки. Конечно, Магадан все еще принимал простейшие решения в алгоритме «да — нет», «убить — не убить», «идти влево — идти вправо», но все более серьезное он оставлял на усмотрение Одомы, и теперь, когда ему предложили сделать выбор, занервничал.
— Не, командир, идем, — решил Магадан. — Слышишь, а что это там впереди? Река, что ли?
Вон как плещется…
Трепещущие стеклянистые червяки заполняли пространство под куполом. Вскоре отряд остановился. Одома присел на корточки, разглядывая жидкость, текущую по широкому каналу. Противоположный берег не был виден.
— Проф!
Дрожащие пальцы старика ползали по сенсорам.
— Н-не кровь это, не кровь, — сказал он наконец. — Раствор такой… н-наверное, им здешние обитатели п-питаются…
Для крови эта жидкость и вправду была слишком густой и темной. Она текла по большому кольцу, справа налево, булькая, исходя бордовым паром.
— Так это из трубы выливается? — понял Магадан. — А, командир? Наверху вода собирается в воронку, от той домины с золотым куполом, потом через чашку проходит — и получается вот это…
— Оно горячее, — сказал Шунды и выпрямился. — И глубина, наверное… по шею мне. Не перейти, спечемся. Проф, а модуль через нее сможет перебраться, да?
— К-конечно. Это — так, плевое дело для н-него. Он для средада предназначен, что ему какой-то кипяток.
Магадан заметил:
— Но мы ж туда все не влезем.
— Значит, по очереди, — отрезал Шунды.
— Да как же?.. А управлять кто будет?
— Я буду. Двоих переправлю, вернусь, потом еще двоих. А что делать? Нам надо на ту сторону.
— М-можно иначе, — подал голос Раппопорт. — Сейчас, погодите… Вот, скоро оно по-о… появится.
— Кто появится?
— Н-не знаю. Кто-то, кто перевезет.
Магадан уставился на старика:
— Кто-то? Здесь что, кто-то живет?
Проф неопределенно показал вверх:
— Там в-ведь живут…
— Ты же сказал, там роботы.
— И тут роботы. Б-биороботы. Искины свою собственную т-технологию разработали. Ну и не только роботы, ко-о… конечно. Они обслуживают в-всю систему…
— Вон, вижу, — сказал один из солдат.
Все повернулись к каналу. Сквозь чешуйки и пар что-то приближалось, помигивая красным огоньком.
— Ух… — выдохнул Магадан, когда оно развернулось, ткнувшись в берег мягким бортом.
Робот напоминал безрукого и безногого кентавра. Вместо лошадиной части тянулась широкая палуба с низким, по колено, ограждением. Носовая фигура — вертикально расположенный торс, плечи и спина из металла, загнутого на боках, облегающего ребра до середины. Очерченные рядами винтов живот и грудь — мягкие, бледно-желтые, не разберешь, то ли кожа, то ли пластик; шея — короткая труба из подвижно закрепленных выпуклых колец, а голова уж точно пластмассовая, с навсегда застывшими чертами: мертвое мужское лицо, ровные губы и ровный нос, впалые щеки, треугольный подбородок, глаза — прорези в поверхности, сквозь которые блестят красные светодиоды.
— Н-не пугайтесь, — сказал Раппопорт. — Это в-всего лишь транспортник.
Робот медленно повернул голову, глаза мигнули и сделались зелеными, будто он сигнализировал, что можно занимать места.
Шунды первым шагнул на палубу. Упругая — словно стоишь на широкой спине живого существа. Следом перебрались Раппопорт с Магаданом, потом солдаты перетащили модуль. Проф что-то набрал на терминале, корпус задрожал. Приглушенный гул донесся снизу, роболодка качнулась и стала разворачиваться, медленно удаляясь от берега.
Дан часто замечал эту особенность своего восприятия людей: поначалу какой-нибудь очередной знакомый казался вполне милым, приятным и вообще хорошим, но со временем — иногда всего через несколько минут после знакомства, а иногда спустя часы или дни — в нем появлялось все больше неприятного; будто на первых порах любой человек вольно или невольно демонстрировал положительные черты характера, а все, что в нем было гадостного, медленно проступало наружу уже позже, само собой — и вскоре новый знакомец оказывался в лучшем случае противным, а в худшем — натуральным мерзавцем.
Вначале Данислав решил, что Джурич Осмос — чудаковатый, эксцентричный, но не злой и даже, быть может, благородный человек. Теперь же исследователь стал отъявленным негодяем и себялюбцем высшей пробы.
Умнодом ехал через пустоши с разоренными фермами и полосы редколесья; хозяин, нацепив монокль, наблюдал за окружающим ландшафтом, а Дан сидел на стуле и поглядывал в сторону внушительной фигуры Осмоса со смешанным чувством опаски и презрения. Вспомнив слова Михаила Раппопорта о том, что в Псевдозоне не будет связи, он достал девайсы и подключился.
Мелькнула заставка Геовэба, и тут же Дана швырнуло вперед. Панорама Парка прокрутилась перед глазами, надвинулась, края ее исчезли вдали, и Дан оказался стоящим среди обломков. Он ошеломленно огляделся. Весь Парк перекосило, будто натянутое разноцветное махровое полотенце, на которое положили гирю. За спиной поверхность уходила наискось вверх, деревья и здания накренились, некоторые обрушились. А еще стало темнее — раньше в Парке всегда было одно и то же яркое освещение, теперь свет потускнел. Вверху среди изломанных деревьев парило несколько леталок и передвигались аватары, внизу тянулась проломленная ограда Музыкальной поляны. Вдоль ее края шла полоса разрушения, словно на нешироком участке перестали действовать базовые алгоритмы, в частности притяжения: обломки текстур, распавшиеся деревья, куски почвы медленно и беспорядочно кружились.
За проломом что-то мелькнуло, и Дан скользнул туда. Пробравшись между покосившимися столбами с порванной сеткой, он увидел бледный луг, в центре зияла идеально круглая воронка — то самое место, в сторону которого накренился весь ландшафт. Вокруг сновали музыкальные плакаты, ноты взлетали, как стаи саранчи, сумеречное пространство звенело от тысяч музыкальных тем, свистков, гудков и писка. Прямоугольный плакат, изгибаясь, подлетел к Дану, показывая бегущую по нему дорожку слов: кукла тропы крутит попутно лупит трупы прутом под утро… Каждое слово сопровождалось звуками, составляющими мелодию, которая «повторяла» всю фразу, словно синтезированный голос, одновременно и разборчивый и неразборчивый, говорил: молоко белено молотом велено колото волоком ломота в теле-то…
