- Не могу, - снова вздохнул начальник госпиталя. - Во-первых, Евграфов идиот и неуч. После того, что он понаписал в вашей истории болезни, я бы его и сам высек. Но мне можно, я его начальник, и несу ответственность за его художества, а вы, Елизавета Аркадиевна, пациент и не имеете права на рукоприкладство. По-хорошему, вы даже голос повышать на медперсонал не имеете права.
- А во-вторых? - заинтересовалась Лиза, закуривая.
- Во-вторых, нечего ему было крик поднимать, - полковник неодобрительно посмотрел на пускающую дым Лизу и, щелкнув серебряным портсигаром с монограммой, тоже взял папиросу. - Ну, выпили, и выпили. В конце концов, после такого стресса, какой вы пережили в бою, я бы вам и сам водки выписал. Грамм двести пятьдесят.
- Ну, я столько и выпила, - пожала плечами Лиза. - Это все или есть еще и "в-третьих"?
- В-третьих, - хмыкнул начальник госпиталя, выдыхая дым. - В-третьих, мне уже с утра звонили два адмирала, два гвардейских полковника и статс-секретарь Министерства Главы Правительства. И всех, представьте, интересует состояние вашего здоровья. Меня, кстати, тоже.
- А что со мной не так? - насторожилась Лиза.
- Да, все, вроде бы, нормально, если смотреть со стороны, - пыхнул папиросой полковник. - Это и настораживает. А ведь вы, голубушка, едва из комы вышли. Три дня в коме - это вам не фунт изюма!
- Так, может быть, это была не кома? - осторожно поинтересовалась Лиза.
- Да, нет, капитан! - покачал головой врач. - Самая настоящая церебральная кома второй степени!
- А какие симптомы? - Любопытство заставило Лизу забыть, что речь идет о ней самой.
- Ну, как вам сказать... - задумался, было, полковник. - Дыхание Чейна-Стокса...
- Что, простите? - Лиза такой термин слышала впервые.
- Дыхание Чеейна-Стокса... Это, капитан, так называемое, периодическое дыхание. Периодичность же выражается в смене поверхностных и редких дыхательных движений частыми и глубокими, и наоборот. Притом не резко, а по нарастающей.
- Я так дышала?
- Да, капитан, именно так вы и дышали.
- Что еще?
- Глубокий сон, ступор, - начал загибать пальцы полковник, - резкое ослабление реакции на боль, спонтанные некоординированные движения, непроизвольное мочеиспускание и дефекация...
- Простите, доктор, я что описалась? - Узнавать об этих подробностях было стыдно, но и не знать - глупо.
- Да, - кивнул доктор, - и неоднократно, но стыдиться тут нечего. Вы же в коме лежали... Мы, признаться, уже и о катетеризации подумывали, а вы вдруг, возьми, да проснись.
- А причина комы?
- Обычно, травма головы. Закрытая черепно-мозговая... И у вас, как будто, не в первый раз. Вот Евграфов вас и похоронил. Но так, как вы, из комы не выходят. И внешне вы, капитан, коматозной больной не выглядите... Ну и еще по мелочам... Одним словом, странная история. Но мы вас тщательно обследуем и попробуем в этом медицинском казусе разобраться.
- А может, ну его? - предложила Лиза. - Жива и, слава Богу. Выписывайте меня, пока я еще кого-нибудь не побила, и я...
- Вы не поняли, капитан, - покачал головой доктор. - Это не мое решение. Это приказ Адмиралтейства. Обследовать тщательно, но быстро!
***
В десять утра приехали Надежда и Клавдия. "Прискакал" бы и Паганель, но ему, как иностранцу, покидать Шлиссельбург в военное время не рекомендовали. Однако от Клавдии Надежда отвертеться не смогла. Она, впрочем, и не пыталась. Причина проста - любовь-морковь, ну а, кроме того, чем дальше, тем больше, себерская дива относилась к Лизе, как к родной. Как к сестре, например. К давней подруге или к любимой женщине. Правду сказать, там всего было намешано. И немало.
Женщины примчались на "Кокореве", но мчаться удавалось не везде: на дорогах блокпосты и пробки из-за прохождения армейских колонн. Тем не менее, добрались. Таких двух поди еще останови! Привезли тюк одежды и две сумки съестного: все тряпки из Лизиного гардероба, какие показались им подходящими к случаю, и деликатесы, до каких смогли добраться в ранние утренние часы по дороге из Шлиссельбурга в Ивангород.
- Ну, вы даете! - возмутилась Лиза. - Вы куда ехать собрались: на голодный остров или в цивилизованный европейский город?!
- Только не ругайся! - увещевала Лизу Надежда, выкладывая на стол "вкусности и разности" себерского хлебосолья. - Тут не так уж и много всего. Только кажется...
Лиза, впрочем, и не собиралась ругаться! Зачем? Она была счастлива. И дело не в еде и одежде. Не в трусах и лифчиках, если на то пошло. Не в копченых угрях и вологодском сыре, а в том, что Надежда и Клавдия преподали ей очередной жизненный урок: пусть их и немного, но в этом мире есть люди, которые дороги Лизе, и кому дорога она. Небезразлична. Где-то так.
Однако ни поесть толком, ни поболтать, ни переодеться Лизе не дали. Набежали эскулапы, и "пошла писать губерния". Для начала ее осмотрел хирург, через час передавший Лизу, словно "переходящее красное знамя", офтальмологу, а уже от того она попала на рентген. После рентгена, Лиза все-таки поймала паузу, чтобы переодеться, но поесть нормально смогла только ближе к вечеру, сдав анализы и побывав у ЛОРа, гинеколога и, на кой-то хрен, у кожника. Невропатолог и психиатр ожидались только назавтра, как, впрочем, и ортопед-травматолог, и еще какой-то профессор из Ниена, занимавшийся чем-то, что называлось нейропсихология.
"Ну, ладно! - решила Лиза. - Оно, может быть, и к лучшему! Пусть осмотрят! Но про боли я никому рассказывать не обязана!"
Тюрдеев - скотина - что-то такое про ее боли знал, и даже снадобье подходящее соорудил, но ничего толком не рассказал, а теперь его об этом и не спросишь. Унес гад тайну с собой в могилу...
Между тем, время приближалось к вечеру, и Лиза смогла, наконец, переодеться. Надела брюки галифе и пилотский китель и даже чувствовать себя стала лучше. Конечно, это был не мундир, но все-таки нечто вполне приемлемое. В байковом халате Лиза ощущала себя пациентом, теперь же она снова стала человеком. Нельзя сказать, что история с переодеванием сильно понравилась медперсоналу, но возражать лекари не посмели, имея в виду Лизин скандальный характер. Только попросили заменить ботинки шлепанцами, но Лиза и сама не возражала: пусть ноги отдохнут.
Наконец, суета поутихла, и не без помощи медперсонала - подругам для полного счастья недоставало пары стульев и кое-какой посуды, - в палате был накрыт стол, и даже бутылка старки прихерена на широком подоконнике за занавеской. Ну, не всухую же пировать, в самом деле!
Сели за стол. Клавдия плеснула понемногу в чайные чашки, и Надежда провозгласила тост:
