Немного погодя снова новости. Третье нападение банту было остановлено с помщью бактериологического оружия. Теперь за каждого убитого бура двадцать банту умирают от чумы. Ван дер Мерве выключает радио и в отчаянии хватается за голову.
— Они побеждают! — кричит он. — Нас скоро совсем не останется!
О том, насколько удачен анекдот про ван дер Мерве, можно судить по реакции. От удачного анекдота люди улыбаются. От очень удачного — смеются. От самого удачного — зажимают уши и убегают с воплями.
Ван дер Мерве рубил дрова. Вдруг с ясного неба ударила молния и попала прямо в топор. Ван дер Мерве полетел в пруд. Молния отскочила от топора и попала в сарай. Сено загорелось. Порыв ветра подхватил пламя, и оно перекинулось на дом. Жена ван дер Мерве выбежала из дома, упала и сломала себе ногу. Ван дер Мерве вылез из пруда, посмотрел на все это, поднял кулак к небу и воскликнул:
— Проклятые черные!
В любом обществе, где веем, кто выше других, отрубают голову, смех — это необходимая отдушина, что-то вроде предохранительного клапана. Даже в худшие дни Второй Республики за анекдоты не сажали.
Санмартин валялся на пончо в зарослях хвоща. Брувер сперва не узнала его: он был в штатском, в серо-голубой рубахе и таких же штанах. Волосы у него немного отросли и начинали виться.
Ханна остановила свой пикап. Санмартин прикрыл глаза рукой, узнал ее и махнул ей тростью. Она оставила машину у самой воды, подошла к Сан-мартину и протянула ему рюкзак.
— Ханс просил отвезти тебе вот это. Он объяснил, как ехать. Я почти не блуждала, только два раза свернула не туда. А почему ты здесь? Тебе ведь надо командовать солдатами?
— Ах, милый, добрый Ханс! Я не командую солдатами. Солдатами командует Руди. Я говорю Руди, чего я от них хочу, а он заставляет их сделать это. Иногда.
Он бросил гальку в море.
— Мой любимый подполковник предложил мне отдохнуть. Уйти в море я не могу, вот и сижу здесь, на берегу. Я говорил, чтсв Чибут можно ходить под парусом?
Он потыкал рюкзак тростью.
— А что здесь?
Ханна открыла рюкзак. Там обнаружился походный столик и корзинка с ленчем.
— Какой сыр ты предпочитаешь? — спросил капитан.
— Ох уж этот Ханс!
— Это несправедливо. У него есть свои хорошие качества. Правда, сейчас не вспомню, какие именно, но они есть, это точно!
— А ты еще хуже него.
— Ну, что ты! У него талант на этот счет. А мне практики не хватает.
Она села рядом с ним и улыбнулась.
— Вообще-то Катерина говорила мне об этой корзинке.
— Кто?
— Катерина. Повариха ваша.
Повариху даже ее собственный муж звал не иначе как Каша. Санмартин рассмеялся.
— А что, подполковник Верещагин тебя действительно отпустил на весь день? — спросила она.
— Именно так. Подполковник Верещагин очень заботится о своих подчиненных.
Санмартин аккуратно отложил свою тяжелую трость из кебрачо и взял себе манго.
— Каждые три месяца он отсылает майора Хенке посидеть на берегу с удочкой. Возможно, это некий символ, но я никогда не понимал, в чем его смысл. Полярник, майор Коломейцев, не выпускает из рук бразды правления ни на секунду. Он работает семь дней в неделю, сорок восемь часов в сутки, так что кажется, что он не человек, а робот. А вдруг исчезает — и только Варяг знает куда.
— А ты?
— А я просыпаюсь однажды утром, осматриваюсь вокруг и. говорю Хансу: «Ханс, сегодня суббота в Чу-буте». Ханс цитирует по-немецки что-нибудь глубокомысленное, из Томаса Манна или Шопенгауэра, и я ухожу. Но Варяг знает, когда наступит «суббота в Чубуте», за три дня до того. Опять же Ханс, — продолжал он, вытерев губы вышитым платочком, подаренным Ханной. — Когда-нибудь он будет очень хорошим командиром. Если я его раньше не пристрелю. Но ему не хватает практики. Это объясняет, почему я здесь, а не там? Или мне надо выдумать еще что-нибудь?
Ханна рассмеялась.
— Этого достаточно. Ты хорошо выглядишь.
— Да? А я себя чувствую голым. Она снова рассмеялась.
— А почему пришел именно сюда?
— Море… Небо… Морской бриз… Наверно, потому, что все это напоминает мне Яву.
— Яву?
— Ява — это такой дивный остров, богатый и густонаселенный. К югу от Калимантана, к северу от Австралии, к юго-востоку от Азии…
Он улыбнулся своим воспоминаниям.
— А почему ты улыбаешься?
— У нас там был пляж — точь-в-точь как этот. Мы повсюду развесили объявления типа «Запрещается все на свете» и правила пользования пляжем. Впрочем, Варяг быстро отучил меня от этой дурной привычки.
— А как насчет прочих дурных привычек? Капитан кашлянул.
— Ты знаешь, как я впервые познакомился с Варягом? Я присоединился к батальону в какой-то жуткой дыре. Подъехал к нему, выпрыгнул из машины, отдал честь и представился четко, как на параде, все по уставу!
— Да что ты говоришь!
— Честное слово! Он минут пять выбивал свою трубочку. Потом взял меня за локоток и отвел в третье отделение девятого взвода. Они сидели на песке и выглядели как настоящие пираты. А Варяг им говорит: «Ну что ж, ребятки. Собирайтесь. Это ваш новый командир, лейтенант Санмартин. Отправляйтесь с ним в вади Фахед-аль-Рашид (вади — это что-то вроде ущелья, пересохшее русло) и имейте в виду, что я хочу видеть его у себя в среду, так что постарайтесь его не потерять по дороге». Должно быть, я пялился на него как баран на новые ворота, потому что он сказал: «Ну что, лейтенант, время — деньги. Увидимся в среду». И через десять минут я уже пер на себе десять кило песку и проклинал всех его предков до седьмого колена. Ну, разумеется, я потом сыграл точно такую же шутку с Хансом.
— Да что ты!
— Честное слово! Когда он вернулся, глаза у него были красные, как у кролика. Он был весь пыльный и чумазый, как черт, но тем не менее отдал мне честь по всем правилам и доложил: «Сэр, патруль одиннадцатого взвода ваше задание выполнил!» Я вообще-то трубку не курю, но одолжил для такого случая. Я выбил ее об колено и сказал: «Привет, Ханс. Ну, как прогулочка?» Ох и зол же он был!
— А это не было опасно?
— Дорогая моя! Наши патрули ходили — по этому вади семь с лишним месяцев и ни разу ни на кого не напоролись. Собственно, это было одной из причин, отчего Ханс на меня так разозлился. Война на Ашкрофте была ужасно скучной. Ножки раскладываются наружу и вниз, — добавил он, указав на столик.
— Расскажи об Ашкрофте, — попросила Ханна, пропустив его указания мимо ушей.
Он поднял глаза к небу и вытянул руки перед собой, внимательно разглядывая их при свете солнца.
