И мне не надо было объяснять, кто этот парень.
Я потянулся за сигаретами.
Сейчас все равно будет только разговор.
Они, конечно, психи, но не настолько, чтобы нападать на меня среди целого лагеря ветеранов.
Скорее всего, это будет официальное объявление войны.
Или вызов на дуэль.
И в том и в другом случае у них просто нет шансов.
Драться – моя работа.
А отряд – не пансион для благородных девиц.
…Но, к счастью, я ошибался.
Они не хотели драться.
Альвей залез в карман своей короткой кожаной куртки и тоже достал пачку фабричных турецких сигарет.
Даже по южным меркам это было просто нереально круто.
Прикурил.
А он тут, думаю, – далеко не последний человек.
Ну, что ж.
Задача усложняется, но не становится от этого принципиально нерешаемой.
Делов-то…
– Я долго искал тебя, капитан, – выпускает в стылый вечерний воздух плотный клубок ароматного сиреневого дыма. – Сначала, чтобы убить. Потом – чтобы сказать, что не буду тебя убивать.
Я в свою очередь тоже глубоко вдохнул терпкий дым крепкого абхазского табака.
Что ж.
Тем лучше.
Худой мир лучше любой доброй ссоры.
Я только сейчас понял, что мои руки непроизвольно дрожали.
Тело вообще частенько, увы, ведет себя предательски.
Так что самое главное – тупо не давать ему слабины.
Телу, в смысле.
Тогда все будет в порядке.
– Почему? – разгоняю дымок ладошкой.
Он морщится.
– Я долго воевал, – кривится. – Очень долго. Человек не должен столько воевать. И много думал. Сильные не должны убивать друг друга. Потому что рано или поздно убьют. И тогда придет время шакалов. Ты ведь видел шакалов, капитан?
Я кивнул.
Еще бы.
Мне было понятно, о чем он говорит.
Так оно обычно и бывает.
Я тоже долго воевал и много думал.
– А Аслан? – спрашиваю. – Это ведь все-таки была его мать. Я его кровник.
– Аслан согласен со мной, – смотрит на меня пристально. – Я ему вместо отца, как он может думать иначе?
Я ему мысленно поаплодировал.
Ну, силен мужик.
Все просто!
Мне бы так проблемы решать.
Ага.
– Хорошо, – киваю, протягивая ему раскрытую ладонь. – Ты нашел меня и ты сказал. Я тоже думаю так же, как и ты. Что дальше?
Он осторожно касается моей ладони своей.
Всё.
Порядок.
Мы больше не враги.
Просто люди, сидящие у костра.
С общим прошлым, но, к счастью, без общего будущего.
Такие дела…
– Дальше – ничего, – опять жмет плечами. – Ты больше не мой кровник. Ты больше не кровник Аслана. Я сказал.
Я медленно, глубоко и с наслаждением затянулся:
– Это хорошо, Альвей, – киваю. – Я тебе верю. Не потому, что ты прав, а я нет. Просто я больше не хочу быть твоим врагом.
– Ты делаешь мне подарок, Гор, – у него глаза, как у побитой собаки. – Верить тому, кто семнадцать лет был твоим врагом, может только настоящий мужчина. Это хорошо.
Ладно, думаю.
Такие вещи, вообще-то, положено возвращать.
– Только настоящий мужчина, – говорю как можно более медленно, – может прийти к своему врагу и сказать, что он больше не хочет войны. Жаль, что обычай запрещает тебе пить, Альвей.
– Да, – соглашается. – Жаль.
Мы опять помолчали.
– Я не могу пойти с тобой, капитан, – вздыхает неожиданно. – На мне тейп. Но ты должен взять с собой Аслана.
– Почему?
– На тебе долг, – снова короткое пожатие плечами, это, видимо, у них что-то родовое, я почему-то так думаю. – Твои люди убили его мать и отца, значит, если мы прекратили вражду, ты должен стать ему отцом, как стал ему отцом я. Так заканчиваются войны, капитан. Только так.
Я прикурил еще одну сигарету.
Не фига себе!
Вот папочка обрадуется…
Мало ему сына с молодой женой прямо на голову, так еще и внучок катит как паровоз…
Типа того: привет, деда.
Еще один родственничек.
Обхохочешься.
Особенно если учесть, что кавказцев папочка, на моей памяти, мягко говоря, недолюбливал…
– Мой путь труден и не прям, Альвей, – огорченно качаю головой. – А отряд – не университет. Разумно ли мальчишке идти с нами?
Он только презрительно усмехается:
– Аслан – мужчина и воин. Я учил его стрелять и ходить по горам. Ты должен научить остальному. А если он погибнет – что ж, значит, мы потеряем сына…
Мне стало не по себе.
По-моему, он относился к этому делу как-то слишком серьезно.
Н-да…
Не троянский ли это конь, а, Егор Дмитриевич?
Так или иначе, но осторожность не помешает.
Что ж.
Есть вещи, которые ты не можешь не знать, Альвей.
Но которым при этом не в состоянии помешать…
– Аслан! Я недостаточно мудр, чтобы быть твоим отцом. К тому же у тебя уже есть второй отец – твой дядя Альвей. Но я готов стать твоим старшим братом. Ты должен знать, как это бывает.
Мальчишка покраснел и, вскочив на ноги, выхватил кинжал.
Я услышал щелчок предохранителя.
Сидевший неподалеку и все понимающий Гурам не собирался давать парню ни единого шанса.
Но он не стал нападать на меня, а размашисто полоснул себя по предплечью.
Мне, с детства не любившему оперетту, ничего не оставалось, кроме как поступить так же.
Мы смешали кровь…
…Что ж, Альвей говорил правду.
После кровного побратимства ни один горец не станет мстить.
Это уж точно.
Альвей поглядел на нас одобрительно, похлопал по плечам и ушел. А я повел нового бойца знакомиться с отрядом…
Да, наверное, войны действительно, нужно когда-нибудь заканчивать, но делать это куда хлопотней, чем их начинать, я почему-то, именно так думаю.
Такие дела…
…В казачьей ставке продолжали что-то тянуть, и отряд неожиданно получил незапланированный, но вполне себе полноценный отпуск.
Мужики окончательно зализали раны, как следует отмылись, отъелись, попарились в баньке.
Кое-кто даже успел подружек завести: ядреные кубанские девки не просто так постреливали своими круглыми коровьими глазами.
Били – наповал.
Кое у кого, я думаю, даже стали появляться мысли остаться на гостеприимной кубанской земле.
Это следовало немедленно пресекать, и я объявил учения.
Марш-бросок, стрельбы, спарринги, обслуживание техники, окопы и прочие удовольствия с полной выкладкой.
Через три дня они у меня уже мечтали о продолжении похода…
…Все это время чеченский мальчишка не отходил от меня ни на шаг, время от времени хватаясь за кинжал во время слишком жестких, по его мнению, спаррингов.
И еще он с немым восторгом наблюдал за Веточкой.
Гибкий и резкий разведчик, умеющий убивать чем угодно – от «Стингера» до куска ржавой проволоки, явно произвел на диковатого по жизни пацана поистине неизгладимое впечатление.
Иветта же, почувствовав восхищенные взгляды симпатичного мальчика, рисовался изо всех сил: стрелял на звук с завязанными глазами, метал ножи и сюрикены, выходил на спарринг с двумя, а то и с тремя противниками.
