…На подступах к Туапсе им удалось поджечь джипак Чарли, где в большинстве своем хранились наши припасы.
Дальше пришлось идти впроголодь.
А сам Чарли в очередной раз метался в бреду в штабном джипаке – у него был ожог больше пятидесяти процентов и боль, которую не могли остановить даже лошадиные дозы наркотиков.
А еще через пять километров после Туапсе убили Машку.
Было жарко, она на минуту сняла душный кевларовый шлем и попыталась откинуть назад мокрую от пота гриву темных волос.
В этот самый момент и ударил ее чуть ниже кадыка этот чертов дротик – да какой там дротик! – простая палка с привязанным грубым металлическим наконечником.
Она упала лицом вниз, и я с ужасом увидел, как этот наконечник медленно выходит наружу, разрывая мышцы и тонкую кожу шеи возле самого позвоночника.
Как раз в том самом месте, которое я очень любил целовать.
Там еще была родинка, в обычное время она пряталась за густыми темно-каштановыми волосами.
Нежно-коричневая на молочно-белой коже.
Как все зеленоглазые шатенки, Машка была белокожей.
Это уже в походе она слегка побронзовела.
По сравнению со мной – слегка…
…Я, кажется, что-то кричал.
Потом залез в джипак и расстрелял весь боезапас стационара.
Меня даже не пытались останавливать.
…Он еще кричал что-то победное, этот перемазанный горелой нефтью и сажей урод, когда в него входили первые пули, – да какие там пули, малокалиберные снаряды автоматической зенитной установки, по ошибке названной кем-то еще очень и очень давно стационарным армейским пулеметом.
Так давно, что наверное, даже отец не помнит…
Через некоторое время от него остались только покрытые кровью и слизью мясные ошметки.
Сначала от него.
А потом от всей их гребаной деревни.
Мы шли не воспитывать и не отпугивать.
Мы шли – убивать.
Всех.
Мы были единым целым, я и мой отряд.
Одним большим, смертельно раненым зверем…
…Я потом долго сидел посреди того, что было их поселком.
Жалкие лачуги, собранные из каких-то ящиков, коробок, досочек, жестянок.
То, что еще не догорело.
И то, что просто не могло сгореть.
Я положил ладонь на камень.
Примерился и с силой вогнал тяжелый десантный нож прямо в перекрестие линии любви и линии жизни…
С этого момента мы их стали бить на опережение.
Увидел, что-то шевелится, – стреляй.
Иначе с этими тварями просто нельзя…
…Казаки рассказывали, что в Сочи, во владениях Князя, очень чистое море.
Так получилось, что пологий естественный залив каким-то образом защитил город от дряни, разлившейся в черноморских портах.
Маша страшно хотела в нем искупаться, благо, для конца октября здесь было удивительно тепло – градусов двадцать пять – двадцать семь.
А она никогда не видела моря и никогда не купалась в прозрачной соленой воде…
Всё.
Хватит об этом.
Точка…
…Мы все-таки дошли.
Блокпост на Магри был настоящей крепостью.
Мы остановились после очередного витка серпантина, я привел себя в относительный порядок, поправил берет, взял в руки белую тряпку и решительно пошел вперед.
Когда до крепости оставалось тридцать шагов, я остановился.
В стене открылась небольшая узкая дверь, и навстречу мне вышел высокий жилистый мужик в камуфляже и круглых металлических очках.
В его облике было что-то неистребимо европейское.
Он подошел, и мы обменялись рукопожатием.
– Я – Ивар Туупе, командир блокпоста, – произнес он с характерным прибалтийским акцентом и вопросительно взглянул мне в глаза.
Ну, Ивар, думаю, – значит, Ивар.
Делов-то…
– Егор Князев, командир отряда охраны, – козыряю. – Сопровождаю московское посольство.
Моя мятая, в разводах глины униформа и двухнедельная полубородка-полущетина являли разительный контраст его подчеркнуто аккуратному облику.
Ну и хрен с ним.
Он коротко понимающе кивнул и резко махнул рукой в сторону крепости.
Железные створки ворот начали медленно разъезжаться.
Пока остатки отряда медленно втягивались вовнутрь, Ивар предложил мне выпить чаю в караульном помещении.
В караулке пахло чаем, сухарями и ружейным маслом.
Это показалось настолько родным, что мне захотелось расплакаться, но я сдержался.
Мы уселись за короткий, сколоченный из струганных досок стол и улыбнулись друг другу.
Он мне нравился.
Прибалт коротко махнул рукой молодому армянистому пареньку, и перед нами появились две дымящиеся солдатские кружки.
Между ними, на листе бумаги, выросла горка белого кускового сахара.
Ивар осторожно взял один из кусков, с хрустом надкусил и аккуратно отхлебнул обжигающе горячий напиток.
У меня с кипятком отношения складывались более напряженно, и я потянулся за сигаретами.
– Ваши люди не будут возражать, если мы попросим их сдать оружие? – прибалт испытующе посмотрел мне в глаза.
Я глубоко затянулся, наслаждаясь покоем.
И уверенностью, что в меня – по крайней мере, в течение ближайших пяти минут – не будут стрелять и бросать разные предметы с ненавистным «коктейлем Молотова».
Потом пожал плечами.
– Я думаю, будут, – я внимательно следил за кольцами дыма, неторопливо плывущими в сторону узкого окна-бойницы. – И активно. Причем, как вы, надеюсь, догадываетесь, «возражать» они умеют.
Я наконец-то определил его национальность.
Эстонец.
Просто меня ввело в заблуждение литовское имя Ивар.
Он вздохнул.
– Я понимаю, – кивает. – Тогда я вынужден буду просить вас ждать во дворе и не заходить в помещения. И предупредить, что ваши люди находятся под прицелом. Мне нужно время, чтобы получить инструкции.
Я пожал плечами.
– Сколько на это понадобится? – спрашиваю.
– Думаю, дня два, – размышляет. – Как у вас, кстати, с продуктами?
Я киваю.
– Хреново, – говорю. – И это мягко сказано. Джип с припасами сожгли эти твари под Туапсе. И еще у меня есть раненые.
Он кивнул:
– Я понимаю. Их осмотрит наш врач. Я распоряжусь. Вас и господина посла мы ждем на ужин к нам в штабную столовую, остальных покормят прямо во дворе. На воздухе сейчас тепло, и я не думаю, что ваши люди будут испытывать какие-либо неудобства. Что-то еще?
Смешной…
– Да, – улыбаюсь, невольно. – Сортир и умывальник.
– О! Все это есть во дворе…
Я наконец решаюсь.
– И еще, Ивар, – мне очень хочется курить, но я пока что терплю. – Нам надо похоронить наших товарищей. Некоторые тела уже разлагаются.
Он склонил голову в знак уважения.
– У нас здесь есть… небольшое захоронение. Прямо за блокпостом. Те, кто там лежат, – настоящие герои. Там есть место еще для одной братской могилы.
