Это невозможно. Кокошка был мертв. Кокошка последовал за ним к хребту Биг-Бэр вечером десятого января 1988 года, и он убил Кокошку на заснеженном шоссе.
В полной растерянности Штефан сделал два выстрела, оба мимо.
Кокошка ответил на огонь. Одна пуля попала Штефану в плечо и отбросила его к Воротам, так что он ударился о край трубы. Он удержался на ногах и сделал еще три выстрела в Кокошку, который в поисках укрытия упал на пол и закатился под стол. До взрыва оставалось менее двух минут.
В состоянии шока Штефан не чувствовал боли, но его левая рука повисла как плеть. Черная, непроницаемая мгла стала заволакивать глаза.
Неожиданно потухли те несколько ламп на потолке, которые еще горели, и теперь зал был освещен призрачным светом многочисленных шкал и экранов. На мгновение Штефану почудилось, что это результат его слабеющего сознания, его собственная реакция, но вскоре понял, что опять прекратилась подача городской электроэнергии; видимо, по вине саботажников, потому что сирены не возвестили о начале воздушного налета.
Кокошка дважды выстрелил из темноты, и вспышка огня выдала его местонахождение; в ответ Штефан выпустил последние три пули, хотя знал, что не сможет достать Кокошку через мраморный верх лабораторного стола. Благодаря небо за то, что Ворота получают электроэнергию от автономного генератора, Штефан отбросил в сторону пистолет и здоровой рукой ухватился за край трубы. Он подтянулся, оказался внутри и изо всех сил пополз вперед, чтобы преодолеть расстояние до той точки, где можно пересечь энергетическое поле и отправиться к месту назначения, в Биг-Бэр, в 1989 год. Пока он продвигался на коленях, опираясь на одну руку, в сумеречном пространстве трубы, его вдруг осеняло, что часовой механизм, соединенный с детонатором, работает от городской электросети. Механизм остановился, когда погас свет.
С отчаянием он понял, почему Кокошка не был убит на шоссе в 1988 году. Кокошка еще не совершил этого путешествия. Кокошка только сейчас узнал об измене Штефана, когда обнаружил тела Янушского и Волкова. Еще до возобновления подачи электричества Кокошка обыщет комнату Штефана, обнаружит часовой механизм и обезвредит его. Институт не будет взорван.
Штефан задержался, раздумывая, не вернуться ли ему назад.
Позади он услыхал голоса: на подмогу Кокошке в лабораторию прибыли агенты службы безопасности. Штефан пополз вперед.
А что же Кокошка? Начальнику службы безопасности еще предстоит путешествие на шоссе №330 10 января 1988 года, где он попытается расправиться со Штефаном. Но, прежде чем погибнет он сам, ему удастся убить лишь одного Данни. Штефан был абсолютно уверен, что непреклонной судьбой Кокошке уготована смерть; но надо было хорошенько обдумать все парадоксы машины времени и выяснить, не может ли Кокошка каким-то образом спастись от пули, хотя Штефан уже видел его мертвым.
Сложность и запутанность перемещения во временном пространстве следовало обдумывать на свежую голову. А он был ранен, почти терял сознание и в таком состоянии не мог ясно мыслить. Потом. Он разберется во всем этом потом.
Кто-то позади в темной лаборатории начал стрелять внутрь трубы в надежде его убить до того, как он достигнет точки отправления. Он прополз последние сантиметры. Вперед, к Лоре. К новой жизни в неведомом времени. А ведь он надеялся навсегда закрыть мост между эрой, которую он сейчас покидал, и эрой будущего. Ворота будут продолжать функционировать. И его преследователи смогут преодолеть время и явиться в будущее, чтобы убить его, Штефана. Убить Лору?
Лора и Крис провели Рождество с Тельмой в доме Джейсона Гейнса в Беверли-Хиллз. В особняке в стиле Тюдоров было двадцать две комнаты, и он стоял на участке в шесть огороженных стеной акров, что было невиданным в этом районе, где каждый акр давно стоил фантастические суммы. В сороковые годы, когда дом строил продюсер легких комедий и фильмов на военные темы, все делалось на совесть, и каждая комната отличалась прекрасной и тщательной отделкой, о чем теперь нельзя было даже мечтать, заплатив за это какие угодно деньги. Дубовые потолки были украшены замысловатой резьбой; стекла в окнах со свинцовыми переплетами были цветными или с рисунком, стены особняка толстыми, как в старом замке, и на широких подоконниках можно было устроиться, как на скамейке; панели над дверями и окнами были также украшены резьбой: виноградные лозы и розовые кусты, херувимы, знамена, скачущие олени, птицы с ленточками в клювах; снаружи наличники были сделаны из гранита, а два окна украшены яркими майоликовыми фруктами в стиле делла Роббиа. Дом окружал содержавшийся в идеальном порядке парк с множеством извилистых, мощенных камнем дорожек среди тропического пейзажа из пальм, фикусовых деревьев, усыпанных ярко-красными цветами азалий, бальзаминов, папоротников, райских птиц и такого разнообразия цветов, что Лоре была знакома лишь половина из них.
Лора и Крис приехали в субботу, за день до Рождества, и Тельма сразу повела их показывать дом и парк, после чего они пили какао с крошечными пирожными, испеченными поваром и поданными горничной на просторной веранде, выходящей к плавательному бассейну.
– Мне кажется, что я во сне, Шейн. Неужели я та самая девочка, которая целых десять лет провела в паршивых приютах, а теперь живу здесь, как принцесса?
Дом производил внушительное впечатление, и невольно казалось, что его хозяин должен держаться самодовольно и с сознанием собственной значимости. Но когда в четыре часа Джейсон Гейнс вернулся домой, он оказался скромным и без претензий, что было удивительно для человека, который уже семнадцать лет занимал видное положение в мире кино. Ему было тридцать восемь, он был на пять лет старше Тельмы, очень похож на молодого Роберта Вона и очень симпатичный, так что слова Тельмы, что у него «приличная внешность», были явным преуменьшением. Не прошло и часа, как они с Крисом уединились в одной из комнат, чтобы поиграть в электрическую железную дорогу, которая вместе с макетами игрушечных деревень, полей, лесов, водопадов, мельниц, туннелей и мостов занимала площадь размером пятнадцать на двадцать футов.
Вечером, когда Крис уже спал в соседней комнате, Тельма нанесла визит Лоре. В пижамах они уселись на кровати, скрестив ноги, будто снова были девочками, но на этот раз вместо молока с печеньем они ели жареные фисташки и пили шампанское.
– Самое удивительное, Шейн, что, несмотря на мое происхождение, я чувствую себя здесь как дома. Я тут своя.
Она и выглядела как своя. Хотя в ней вполне можно было признать Тельму Аккерсон, она сильно изменилась за последние месяцы. У нее была хорошая стрижка и прическа; впервые в жизни Лора видела ее загорелой, и она держалась как женщина, а не как клоун, который хочет вызвать смех, а значит, и одобрение каждым своим забавным жестом и гримасой. На ней была менее яркая и более женственная пижама: мягкий струящийся розовый шелк без всякого рисунка. Однако она по-прежнему носила домашние туфли-«зайчики».
