– Я хотел бы видеть отца, – произнес я, и, кивнув своей наперснице, мачеха пригласила меня следовать за ней.
Он лежал в огромном гробу, величественный и надменный, как на портрете. Со странным чувством я вглядывался в эти черты, так похожие на те, что я не раз видел в зеркале. Этот человек дал мне жизнь, но он же обрек на нищету и страдания мою мать. Нет, я не любил его. Но и ненавидеть не мог. Скорее, я испытывал странное любопытство. Донна Коломба стояла рядом и глядела мимо покойника. На меня.
Поддавшись внезапному импульсу, я поднял голову и спросил:
– Он не обижал вас?
В глазах Коломбы блеснуло что-то похожее на слезу, но она так быстро пропала, что я не понял – была слеза или мне почудилось.
– Если и обижал, то сполна расплатился за это, – как-то загадочно обронила мачеха. – Так вы точно ночью ничего не слышали?
– Нет. А что я должен был слышать? – спросил я с самым невинным видом. Мачеха с облегчением вздохнула и мягко улыбнулась:
– Здесь безлюдно. Говорят, что по ночам в замке бродит призрак. Но я не верю в призраков.
Сказав так, она опустила глаза и неслышно вышла. А я окончательно уверился в том, что ночное происшествие не было сном, со смертью моего отца что-то нечисто, а в моем замке тайн больше, чем мышей. Черт возьми, их стоило разгадать, хотя бы для спокойствия этой милой женщины и Беатрис.
После обеда, кстати, весьма недурного, я приступил к разрешению загадок. И первым делом отыскал Беатрис. Девушка сидела на скамье в саду, с печальным видом созерцая увядшую розу. Я сорвал целых три – самые красивые, подошел сзади и положил цветы ей на колени. Она вздрогнула и обернулась.
– Розы всегда хороши, даже увядшие, но свежие – все же лучше, – сказал я. – Приколите одну из них к вашей прическе. Вам очень идет. Вы становитесь похожей на Флору.
Бедной девочке еще не встречались молодые, бесцеремонные моряки, которые любой разговор начинают и заканчивают комплиментами. Она смутилась, но с достоинством выдержала мой взгляд. Потом улыбнулась и… выполнила просьбу.
– Донья Беатрис, – произнес я как можно мягче, – я обманул вас и донну Коломбу сегодня утром.
– Обманули? – Беатрис вскинула голову. – В чем?
– Я кое-что слышал ночью. И был бы благодарен, если бы вы объяснили, что здесь происходит.
Я смолк, выжидая. Молчала и девушка. Наконец она, видимо, решилась.
– Поклянитесь, что этот разговор останется между нами.
– Чем? – коротко спросил я.
– Чем дорожите, – был ответ.
– Клянусь могилой матери, что буду нем как рыба, пока вы сами не разрешите мне говорить.
– Хорошо, – кивнула Беатрис, – я расскажу все, что знаю. Но это не слишком много. Ваша мачеха больна. У нее бывают странные припадки, когда она бьется и кричит. Одна знахарка из селения неподалеку готовит капли, и они помогают. Но мы вынуждены жить уединенно. Слуги отказываются служить в этом доме. Они боятся госпожи Коломбы так, словно это сам дьявол. А между тем это всего лишь несчастная женщина.
Я кивнул. Мои догадки подтвердились.
– Чем вызвана болезнь?
Девушка пожала плечами:
– Это темная история. Отец не любит об этом рассказывать. Я знаю лишь то, что дон Мигель и сеньора Коломба гостили на Эспаньоле у моего отца, и там произошла ужасная вещь. Ее похитили пираты. Пытали, требовали какую-то карту с сокровищами. Дон Мигель и отец отбили ее, но с тех пор она больна. И, честное слово, донна Коломба не знала ни о каких сокровищах.
Глаза девушки подозрительно заблестели, но она была слишком гордой, чтобы плакать.
– Наверно, это какая-нибудь пиратская фантазия, – сказал я, чтобы успокоить донью Беатрис. – Плавая в Вест-Индии, я наслушался их столько, что на целый роман хватит.
– Вы плавали в Вест-Индии? – поразилась девушка, – Ну уж, конечно, не с пиратами…
– Испания в этих водах держит флот, – сдержанно отозвался я, – и, пользуясь этим, некоторые темные личности, вроде адмирала д'Эспиносы, пиратствуют вполне легально под пурпурно-золотым флагом, имея каперский патент от Его Католического Величества.
– Но они, надеюсь, не пытают женщин?
Я промолчал, боюсь, достаточно красноречиво. На моих руках уже была кровь пары негодяев и, вероятно, пары-тройки вполне честных людей, которые имели несчастье сунуться в пещеры Сантилья в мундирах альгвасилов. Я редко испытывал угрызения совести, жизнь меня этому не учила, но для этой девушки я хотел бы вновь стать чистым, как ангел. К сожалению, ангелом я не был, а притворяться не хотел.
– Донья Беатрис, вы взяли с меня одну клятву. Сейчас я по собственной воле хочу дать другую. Я сделал много того, чего делать не следовало, но ни разу не обидел того, кто не мог защититься. Клянусь в этом своей жизнью.
Беатрис ничего не ответила. Похоже, она не слышала меня.
– Но почему жертвой этой пиратской выдумки стала донья Коломба? – спросила она вдруг.
– Не знаю, – честно ответил я.
Мы еще немного помолчали. Воздух был свеж. Над аллеей стоял запах горячего летнего дня.
– И еще, донья Беатрис…
– Да?
– Не волнуйтесь. Больше я не стану выпытывать ваших тайн. Я просто хотел бы знать, как умер мой отец. Он болел? Или это была дуэль?
Я произнес это в меру печально, в меру спокойно. Что бы ни случилось, о моих подозрениях этой девочке знать не стоило. Она обернулась ко мне с сочувственной улыбкой. Я напряженно ждал.
– Я понимаю ваши чувства, дон Карлос и разделяю их. Увы, я не могу ответить. Я этого не знаю. Я приехала в замок лишь два дня назад. Мне очень жаль.
Той ночью мне впервые в жизни не спалось. Я долго ворочался с боку на бок, потом встал, оделся и, не зажигая свечей, спустился вниз.
Я вышел в сад. Светила бледная луна, и силуэты могучих платанов казались посеребренными. Тропинка вела к западному крылу, где размещались комнаты для прислуги, по большей части пустующие. Я обошел их, свернул на розовую аллею и, попетляв, вышел к широкой лестнице. Она вела в родовую усыпальницу графов де Сильва. Я спустился, толкнул тяжелую дверь и вошел.
Сам не знаю, зачем я это сделал. Может быть, вопреки здравому смыслу, надеялся, что мертвец восстанет из гроба и холодными губами шепнет своему сыну и наследнику хотя бы одно слово. Ведь верили же наши предки, что души людей, погибших насильственной смертью, не могут обрести покой, пока не наказан убийца. А в том, что здесь совершено преступление, я почти не сомневался. Слишком настороженно держалась мачеха, слишком печальна была Беатрис, а замок семьи де Кастильяно своей мрачной отрешенностью слишком напоминал огромный склеп.
В усыпальнице было темно, и я не стал зажигать свечу. Скользя рукой по стене, я медленно пошел внутрь, ступая бесшумно. Тишина окружала меня со всех сторон. Я повернулся туда, где смутно угадывался постамент с гробом.
