Достойный малый прекратил вращать глазами и уставился на меня, словно увидел, по меньшей мере, слона.
– Ты обращаешься со стилетом, как сапожник, – презрительно бросил я, наблюдая за его лицом.
К чести разбойника, оно лишь слегка дрогнуло и сразу же приняло прежнее, почтительное выражение.
– Что же такое говорит господин. Не разберу я.
– Я объясню, – положив руку на рукоять пистолета, я произнес это так, словно никаких сомнений у меня не было.
– За что ты убил своего хозяина?
Лицо привратника, грубоватое, с хищным прищуром, вдруг сделалось обиженным.
– Бог вам судья, молодой хозяин, а только зря вы так. Здесь и так служить никого не заставишь. Из-за сеньоры, а вы человек новый…
Я не стал его слушать, потому что прекрасно знал, что он скажет дальше. Вынув из-за пояса пистолет, проверив его, я направил оружие в обширный живот разбойника.
– Я хочу получить ответ, и я его получу, или дьявол получит твою душу. Стоять! – прикрикнул я, заметив движение руки.
– Что ж, дело ваше, молодой хозяин, – произнес он, – зовите алькада. Я человек простой, мне ли спорить с сеньором. Но только то, что вы сказали – наговоры.
Я лишь пожал плечами:
– К чему утруждать алькада, человека в годах, почтенного отца семейства. Я собираюсь использовать свое феодальное право карать и миловать и через минуту, если не получу ответа, прострелю тебе брюхо и повешу твою медвежью тушу на воротах.
В желтых глазах привратника мелькнуло изумление.
– Молодой хозяин шутит?
– По-твоему, это смешно? – холодно спросил я. – За свою жизнь я пролил крови больше, чем выпил вина, и, можешь быть уверен, рука моя давно не дрожит.
Кажется, я его убедил. По крайней мере, на широком лице Маттео отразилась работа мысли.
– Ну, не знаю, сеньор, найдете ли вы в деревне человека на мое место, – проговорил он, – этого замка боятся, как бесова гнезда.
Я расхохотался прямо в лицо разбойника и заверил его, что, в крайнем случае, сам буду открывать ворота. Это не слишком дорогая плата за удовольствие, да и мачехе будет спокойнее.
Эта вторая догадка пришла в голову так же внезапно, как и первая, и, как и первая, попала «в яблочко». Маттэо Сагрэда побледнел, толстые, мозолистые пальцы сжались в кулаки с такой силой, что ногти впились в ладони.
– Итак, ты понял, что известно мне многое. Шутить я не собираюсь. Тебе придется вспомнить все молитвы, которым учила тебя матушка, если только до тебя не дойдет наконец, что быть живым и богатым лучше, чем мертвым и нищим, – чтобы подстегнуть воображение привратника, я слегка шевельнул пистолетом.
Он вздрогнул.
– Я бедный человек, дон Карлос. И вы, конечно, можете…
– Да, – перебил я, – ты человек бедный. Дом твоей сестры в городе мог быть и побольше, если бы хозяин случайно не догадался о твоем побочном заработке. Сколько ты вытянул из донны Коломбы? Как долго это продолжалось?
Наверно, тон мой был далек от вежливого. Маттео облизнул губы.
– Запираться бесполезно, – проговорил я. – Твое молчание не изменит приговора. Я его вынес, и я, если понадобится, приведу его в исполнение… Если только мы не договоримся.
– Что хочет молодой хозяин? – спросил этот мерзавец, не поднимая глаз. Похоже, он что-то соображал про себя, но меня мало беспокоили его соображения.
– Ты без утайки расскажешь мне, чем угрожал госпоже…
Маттео вскинул желтые глаза.
– А потом?
– Потом поклянешься на кресте, что забудешь замок Сильва и все его тайны так, словно никогда здесь не был. И тогда я разрешу тебе унести отсюда твое брюхо. То, что ты успел украсть, останется при тебе. Советую соглашаться, Маттео. Моя снисходительность велика, но не беспредельна, и как раз сейчас ты узрел ее край…
Я был уверен, что добился своего, но неожиданно в разбойнике заговорила гордость.
– Сальтеодор не клянется под дулом пистолета.
– Какой ты сальтеодор? – презрительно усмехнулся я, засовывая пистолет обратно за пояс. – Ты просто мелкий вымогатель. Клянись и убирайся.
Клялся он искренне и набожно. Так, что был бы вполне удовлетворен сам великий инквизитор. Приняв клятву, я указал ему большим пальцем через плечо на дорогу и объявил, что у него есть час на сборы. Потом обернулся, чтобы уйти.
От неминуемой смерти меня спасла карибская выучка, и, наверное, глубокое убеждение, что никогда не следует верить человеку, который бьет в спину. Я мгновенно присел, обернулся и успел как раз вовремя, чтобы перехватить занесенный надо мной стилет. Мой удар не замедлил, и доблестный Маттео Сагрэда напоролся на кинжал, как жук на булавку. Он умер сразу. Это был «милосердный удар». Я научился ему у одного священника, лишенного сана за пьянство. Дела прошлые, но, резким движением выдернув из тела кинжал, я мысленно вознес молитву Господу за упокой души старого приятеля. Его наука не раз спасала мне жизнь и кошелек.
За спиной послышался легкий шорох. Я вскочил, обернулся и, наверно, впервые в жизни испугался по-настоящему. На меня пристально глядели огромные, прекрасные глаза Беатрис. В них трепетал ужас. Трудно объяснить, что я почувствовал в тот миг. Под ногами треснула земля, и я рухнул в бездну, так, по крайней мере, мне показалось. По отношению к этой девочке я всегда старался быть рыцарем. Недолго же я играл эту роль.
Как, черт возьми, объяснить ей это убийство? Но Беатрис решила за меня. Подобрав платье, она быстро подошла, не отводя взгляда.
– Я все слышала, дон Карлос.
И не успел я переварить это заявление, как тонкие руки вцепились в мой камзол, и я с трудом разобрал сквозь судорожные всхлипы:
– Боже, ведь этот негодяй мог вас убить.
Карлос мягко улыбнулся воспоминанию.
– Это было совсем не то, что я ожидал услышать. Но тогда я еще не знал Беатрис, как знаю теперь. Нежный, прекрасный цветок, но он возрос на почве, щедро политой человеческой кровью. Вальдоро занимались этим поколениями, впрочем, Кастильяно были не лучше…
Сейчас уже трудно сказать, какая из ошибок стала роковой, наделал я их немало. О нет, я не упрекаю себя за прошлое. Да, можно было поступить иначе. Я сегодняшний был бы осторожнее. Но я вчерашний был просто волчонком, у которого были зубы, была дерзость, но не было мудрости.
Разумеется, дон Хуан де Вальдоро знал о моих чувствах или, скорее, намеках на чувство к его дочери. Конечно, он этого не одобрял. Сын им же оклеветанной женщины не был завидной партией. Особенно, если учесть его репутацию отчаянного малого. Вальдоро не был уверен, что однажды не проснется от острого холода приставленного к горлу ножа. Он решил нанести удар первым.
Видимо, мои подозрения насчет девушек были отброшены чересчур поспешно. Ни одна из них не умела читать, но слушать и смотреть они обе умели отлично. И соображали хорошо. Иначе, откуда бы Вальдоро узнал о дарственной. Впрочем, может быть, на Лусию с Лупитой я грешу зря. У Вальдоро была своя челядь и, вероятно, были ключи.
