Я улыбнулся. Странный человек. Грубый и неряшливый, но яркий. Есть такие люди, которые поражают ваше воображение. Их очень немного, но вы помните о них всю жизнь.
Мы пожали друг другу руки.
— У Вас есть какие-нибудь просьбы? — спросил капитан.
— Последнее желание? — я усмехнулся, — хочу принять ванну.
— Пожалуйста. Каюта все еще в Вашем распоряжении.
— Спасибо! — я взялся за ручку двери.
— Ничего не хотите сказать мне на прощание? — спросил капитан.
— Если будете столько пить, Вас выгонят с флота и Вы умрете в нищете.
— Я знаю, — ответил Хал.
В форт я вернулся около десяти. Меня встречали Бад и Тар. Они послали на берег отделение для охраны. Я был им благодарен, потому что прежние страхи вернулись ко мне. Это было что-то неосознанное, так бывает у детей, когда они без причины боятся оставаться одни в темноте. Дождь перестал, поднялся ветер, сосны скрипели и пели на разные голоса. Я быстро шел за десантниками, которые несли горящие факелы и чувствовал, как холодеет спина.
Нас окликнули со стены и открыли ворота. Во дворе было светло, моряки разожги костры. Уже прозвучал отбой и на посту оставались только усиленный караул и дежурные офицеры.
В штабе было людно. Горели свечи и керосиновая лампа, на столе стояли бутылки и открытые консервные банки. Гат и Тар играли в шахматы, артиллерист, как всегда, выигрывал. Кос курил папиросу и читал какой-то роман в яркой обложке. Лейтенанты Жен и Мас, как раз уходили спать, судя по красному лицу Маса он порядком набрался.
— Добрый вечер, господа.
Все встали.
— Садитесь.
Я взглянул на часы. Ровно в полночь начинается мое дежурство.
— Как там наш капитан? — спросил Кос.
— Опять пьян, — соврал я, — но за борт еще не свалился.
— Завидую, — ответил интендант, закрыл книгу и бросил ее на стол, — ужасная дрянь, невозможно читать.
— Сожгите ее в печи, — посоветовал Гат.
Люм установил у стены мою патентованную походную кровать, у противоположной стены я заметил еще одну.
— Это чья? — спросил я денщика, когда он проходил мимо с кофейником.
— Господин лейтенант Бад, приказал поставить, сказал, что будет ночевать в штабе.
Я кивнул, сел на кровать, и стальная сетка со скрипом с пружинила. Она была совсем новая.
— Развлекайтесь, господа, — сказал я, — не стесняйтесь, а я не много посплю.
— Мы Вам не помешаем? — спросил интендант.
— Нет. Все в порядке.
Я лег, с удовольствием вытянул ноги и положил на глаза согнутую в локте руку.
После двух лет войны, я мог спать в любых условиях, ни свет, ни шум не могли мне помешать.
Было душно и накурено, но по сравнению с окопным блиндажом, это были прекрасные условия.
Усталости я не чувствовал, немного гудели ноги, но настоящей слабости, от которой все валится из рук, не было. На судне я пил только шампанское, легкий хмель уже выветрился. Все равно нужно было отдохнуть, слишком много было выпито кофе и выкурено сигар, слишком много волнений. Я точно знал, что через несколько часов захочу спать, но тогда такой возможности уже не будет.
Мне никогда не снилась наша столичная жизнь. Я видел остров Хос, маленький старый дом на побережье, который я снял для своей семьи, участок с огородом, фруктовые деревья, дровяной сарай. Мне снилась Эн, одетая по-домашнему, несущая корзинку с яблоками. Я протянул руку, чтобы взять одно, но она убрала корзину за спину и сурово посмотрела на меня.
— Господин супер-лейтенант, вставайте, — Люм тряс меня за плечо.
Я оттолкнул его руку и сел. Кровать нещадно заскрипела.
— Что такое? Убери руки от меня.
— Извините, господин супер-лейтенант, пора Вам. На дежурство надо, — сбивчиво начал оправдываться денщик.
— Ладно, ладно, — я отмахнулся от него, как от назойливой мухи. Глаза болели, сердце бешено колотилось, я помотал головой, стараясь разогнать мутное облако, которое мешало сосредоточиться.
— Дай мне умыться и кофе.
Я проспал. Бедный Бад наверно уже проклинает меня последними словами. В кают-компании никого не было. Лампу потушили, бутылки и продукты убрали и на столе горела всего одна свеча. Я быстро умылся, выпил залпом чашку чуть-теплого кофе без сахара, надел фуражку, взял карабин и вышел за дверь.
Костры во дворе ярко горели. Я выдернул горящую головню, прикурил от нее и полез наверх. Вдоль всей стены, поднятый на стропилах, тянулся длинный настил, на котором мы разместили стрелков. Часовые уже сменились и я не сразу нашел Бада, который сидел на чурбаке, возле бойницы у южной стены.
— Извини за опоздание.
— Ничего, — Бад встал, — мог еще поспать, я не устал.
— Перестань. Ты с утра на ногах. Как обстановка?
— Все тихо.
Я всматривался в темноту. В свете луны хорошо просматривалось пространство перед стеной. Движения не было. Со стороны леса доносились крики неизвестных птиц и животных.
— Надо будет на следующую ночь жечь костры не внутри, а снаружи.
— Угу, — угрюмо поддакнул Бад, — учтем.
Весь день он был серьезен и неразговорчив. Обычно веселый и бесшабашный, он никогда не унывал и подавал другим хороший пример.
— Что с тобой?
Бад не ответил. Он закурил и высунулся наружу. Я едва успел его отдернуть. Скольких товарищей мы потеряли из-за глупой небрежности. Огонек папиросы отличная мишень.
За нашей спиной горели костры, потрескивали сухие поленья, огненные искры рвались к небу. По двору прошел часовой. Он дошел до угла штаба, развернулся и пошел обратно.
— Скажи, — спросил Бад, — если бы тебе предложили начать все сначала? Ты бы согласился?
Я задумался. Обычно, мы задаем себе этот вопрос, когда в жизни, что-то не ладится. На него трудно ответить честно. Есть много путей, и когда мы устаем от того, по которому идем, появляются мысли об упущенных возможностях.
— Я ничего не хочу менять. У меня хорошая жизнь.
— Хорошая? Мы лижем сапоги адмиралам и чиновникам, лезем в пекло ради каких-то высших целей, на нас всем плевать и когда мы подохнем, о нас сразу забудут. Разве это хорошая жизнь?
Я раздавил окурок о бревно и выбросил во двор. Не люблю бессмысленные разговоры. Каждый сам выбирает свою судьбу. Бад много раз мог изменить свою жизнь, уволившись в запас, женившись во второй раз и забрав собственного сына у родственников, но он неизменно выбирал комнату в казарме и ближайший бордель.
— Я говорил не об этом. Многие из наших друзей погибли, а я жив. У меня прекрасная жена и дети. Да, у меня скверная служба, но возвращаться на гражданку я не хочу.
— Ты не понимаешь, — резко сказал Бад, — Да, мы удачливые офицеры, нас не убили на войне, но посмотри, как мы живем. Нам вечно не хватает денег, мы спим на грубом белье, жрем армейские пайки и рады, если раз в месяц удается пообедать в хорошем ресторане. Меня уже тошнит от крабового паштета и галет. Мы привыкли и не замечаем всего этого, но ведь многие живут по-другому.
