Шторы раздвинулись, и оттуда выглянул человеческий мальчик не намного моложе нас, который издал вопль и закрыл их при виде нас.
— Эдуардо! — закричал Каллум. — Мне просто нужно узнать, куда пошли мои родители и Дэвид!
Эдуардо выглянул снова, вытаращив глаза и уперевшись лбом в стекло, разглядывая нас.
— Каллум?
— Да.
— Это плохо?
Вопрос мог означать многое, но Каллум кивнул.
— Да. Это плохо.
От дыхания Эдуардо запотело окно, когда он зажмурился от ужаса.
— Ты сбежал?
— Да. Ты не знаешь, куда ушла моя семья?
— По словам моей мамы в Тауер Апартментс.
— Спасибо, — сказал Каллум, отступая на шаг.
— Подожди, — сказал Эдуардо, толкнув окно. Каллум отступил еще на один шаг. — Какой твой номер?
— Двадцать два, — сказал он, протягивая запястье.
Эдуардо хмыкнул.
— О, прелестно.
Я засмеялась, и Каллум улыбнулся мне.
— Кто это? — спросил Эдуардо.
— Рэн. Сто семьдесят восемь. Не называй ее прелестной.
— Сто семьдесят восемь! — слишком громко воскликнул Эдуардо. — Ради всего святого!
— Спасибо, — сказал Каллум, подталкивая меня к себе и начиная отворачиваться.
— Подожди, подожди, — позвал Эдуардо. Мы снова повернулись к нему, и он нервно пожевал губу. — После твоей смерти моя мама спросила меня, чего бы я хотел, если бы заболел.
— И чего бы ты захотел? — повторил Каллум.
— Ну, знаешь. Если ей нужно будет убедиться.
Он показал пистолет двумя пальцами и поднес к виску.
Я слышала об этом. Никто никогда не спрашивал моего мнения по этому вопросу, и я осознала, что не знала, что сказать.
Я посмотрела на Каллума и увидела похожее выражение на его лице. Он вопросительно поднял брови, смотря на меня.
— Нет, — сказала я.
Эдуардо посмотрел на Каллума для подтверждения этого, и в течение одного долгого удара сердца я думала, что он может не согласиться.
— Нет, — сказал он, наконец. — Рискни стать ребутом.
— Ты говоришь так, потому что в твоем мозгу все уже перемешалось? — спросил Эдуардо.
— Может быть. — Каллум весело потряс головой и Эдуардо усмехнулся.
Я послала Каллуму недоуменный взгляд, когда он рассмеялся и отвернулся. Я никогда не была свидетелем такого дружеского обмена между человеком и ребутом.
— Ты не знаешь, где находится Тауер Апартментс? — спросил он, устроив руку на моих плечах.
— Наверное, я могла бы доставить нас на главную площадь.
Я повернулась и посмотрела на закрытое окно Эдуардо.
— Он был твоим другом?
— Да.
— Он не слишком-то испугался нас.
— Большинство детей больше боятся самого становления ребутом, чем настоящих ребутов.
— Думаю, в этом есть смысл.
Мы шли по задней части города в молчании. С каждым шагом мой страх возрастал, трущобы, с которыми я была знакома, начали принимать очертания в моей голове.
Когда мы подошли к стене, я остановилась и уставилась на нее. Кто-то нарисовал на ней красивую роспись играющих детей и бегущий людей на солнце. Мне хотелось задушить художника.
На этой стороне стены не было ни одного офицера. Кому захотелось бы проникнуть в трущобы?
— Рэн, — сказал Каллум, показывая рукой следовать за ним.
— Я боюсь. — Признание вырвалось из моих уст прежде, чем я смогла остановить его.
Он взглянул на стену.
— Возвращения?
— Да.
— Может быть, там лучше, чем ты помнишь.
Я выпрямилась в свой жалкий маленький рост и глубоко вдохнула. Было не похоже, что у меня был выбор. Я должна пойти.
— Позволь я первая проверю, — сказала я. Я поднялась наверх и выглянула. Я не увидела ничего, кроме травы, пока не посмотрела налево и заметила офицера, находящегося в нескольких футах от стены. — Все тихо, — прошептала я Каллуму.
Я спрыгнула на ноги с мягким стуком. Офицер повернулся, когда Каллум приземлился рядом со мной. Мы побежали, но за нами следовала лишь тишина. Офицер был либо мятежником, либо не мог и пальцем пошевелить, чтобы позаботиться о паре чокнутых детей, пробравшихся в трущобы из рико.
Это казалось мне знакомым. Центр трущоб в отдалении, медицинский центр, маячащий справа от меня и ряды лачуг слева.
Это было похоже на запах смерти. Чистый воздух рико исчез, оставив в памяти лишь аромат цветов и травы.
Было в этом что-то домашнее. Мы были в худшем районе трущоб, в той части, в которой я когда-то жила, и я крепко зажмурилась, увидев большое здание, полное маленьких квартир.
« Ты пытаешься убить нас? »
Моя нога зацепилась за что-то, и мое лицо ударилось в грязь. Я ахнула, выбрасывая образы моих родителей из головы.
— Рэн, — сказал Каллум, опустившись на колени рядом со мной.
Мое дыхание вырывалось короткими вздохами, словно я была человеком. Я встала на колени и оперлась руками о бедра.
Почему я согласилась сюда прийти? Почему я сама сделала это?
Каллум поднял меня с земли и понес в своих руках. Я положила лицо ему на грудь и попыталась выровнять дыхание, но из моего рта все еще вырывались рваные вдохи, сотрясавшие мое тело.
Он нырнул за больницу и аккуратно посадил меня на землю. Я прижала свои ноги к груди, и он присел передо мной, проведя пальцами по моим волосам.
— Я не хочу быть здесь, — прошептала я, уткнувшись головой в колени от стыда.
— Я знаю.
Он продолжал гладить меня по волосам, и это успокоило меня, мое дыхание замедлилось, и тело перестало дрожать.
— Расскажи мне о хороших воспоминаниях, — сказал он.
— Таких нет.
— Должно быть, по крайней мере, хоть одно.
— Если оно и есть, то я его не помню, — сказала я.
— Подумай усерднее.
Это казалось бесполезным, но я закрыла глаза и все равно это сделала. Ничего не было, кроме криков и выстрелов.
— Моя мама сказала мне, что я выглядела как обезьянка, — сказала я, наконец.
Он посмотрел на меня в замешательстве.
— Извини?
— Она сказала, когда я упала, что я выглядела как обезьянка, у меня красивое лицо и что я не должна скрывать его.
— У тебя красивое лицо, — сказал он со слабой улыбкой.
— Ну, думаю, это что-то типа хорошего воспоминания. В любом случае, оно не заставляет меня чувствовать себя плохо.
— Какой она была? — спросил Каллум.
— Я не знаю. Я помню ее только кусочками.
— Сейчас больше? — догадался он.
— Да.
— Может быть, это означает, что ты скучаешь по ней.
— Может быть, это означает, что мое подсознание жалко.
Он засмеялся, наклоняясь вперед, чтобы нежно поцеловать меня в лоб.
— Ты скучаешь по своим родителям, — сказала я. Это был не вопрос.
