Макс чуть не поперхнулся: Сталин — и мягкотелый либерал? Вот уж никогда не подумал бы… Скорее наоборот.
Майор между тем продолжал рассуждать:
— Конечно, люди у нас в батальоне разные, есть и просто оступившиеся, а есть и закоренелые негодяи, которых не исправить, но одно могу сказать — завтра все они пойдут в бой. И будут отлично драться — так, как нужно. Плечом к плечу, спина к спине… А мы с Гансом (кивок в сторону Шуверта) пойдем позади них с автоматами в руках. И пусть хоть одна сволочь попробует остановиться или повернуть назад!
Глаза майора злобно блеснули, и Макс зябко поежился — не хотелось бы служить под его началом. Да и вообще иметь с ним дело…
— Да-да, — пьяно рассмеялся Шуверт, — с автоматами. Я, знаете ли, отлично умею стрелять из МР-38. А еще хорошо метаю гранаты — далеко, прямо в русские окопы…
Бигнер на него покосился и понял, что его подчиненный крепко пьян, и потому решил заканчивать — завтра будет трудный бой. Он дружески попрощался с Хопманом, крепко, как боевому товарищу, пожал руку Максу и отбыл в расположение своего батальона, который, как выяснилось, уже развернулся справа от позиций Макса.
«Что же, будет кому нас прикрывать справа, если противник завтра начнет наступление, меланхолично думал Макс, — возвращаясь в свою роту. — Хотя, с другой стороны, эти сволочи и уроды из исправительного батальона, эти отбросы германского общества и вермахта, завтра пойдут в бой против его предков, дедов-прадедов…
Нет, пусть уж лучше все они погибнут под огнем наших (в смысле — советских) пушек и пулеметов, а уж он, Максим Соколов, как-нибудь постарается выбраться живым из этой заварухи. Если получится, конечно…»
* * *
Рано утром, как и планировалось, испытуемых погнали, словно стадо баранов, в бой, на русские позиции. Им предстояло взять безымянную высоту 150,1, которая господствовала над местностью и позволяла противнику вести точный и очень болезненный артиллерийский огонь по немецким траншеям. А также держать под прицелом все окрестные деревни на расстоянии двух-трех километров.
Сначала на поле боя неспешно выползли четыре немецких панцера и, лениво постреливая, стали обходить высотку справа и слева, как бы намереваясь взять ее в клещи. А за ними редкой цепочкой растянулись молчаливые и хмурые биверунге. Они старались держаться за машинами, чтобы не попасть под русские пули или мины, однако это мало помогало — засевшие на высотки красноармейцы плотным пулеметным и винтовочным огнем умело выкашивали наступающих, а снайперы ловко выбивали командиров отделений и взводов. Майор Бигнер и гауптман Шуверт, вопреки вчерашнему обещанию, сами в атаку не пошли, предпочитая наблюдать за ходом боя с безопасного расстояния — из хорошо замаскированного блиндажа позади линий немецкой передовой.
«Весьма разумно, — подумал Макс, — и логично, учитывая, что шансов взять высотку у испытуемых практически нет. Никаких, даже нулевых. Тогда зачем же рисковать, подставляться? Поле отлично простреливается, и даже танки не помогут в этом случае — по крутому и сильно изрытым окопами склонам им все равно не подняться. А если и доползут до вершины, так красноармейцы быстро забросают их гранатами и бутылками с «коктейлем Молотова». Уж этого добра у них, наверное, навалом. А еще и в бок дадут из противотанкового ружья…
Но панцергренадеры — не дураки, на высотку в лоб не полезут, скорее всего вообще близко к ней не подойдут. На вершине — батарея русских 76-миллиметровых пушек, прославленных «ратш-бумов», а они способны пробить лобовую броню немецкого танка. Значит, панцеры постреляют издалека, больше для острастки, чем для поддержки, и отойдут потихоньку назад, а холм придется брать самим испытуемым. Однако колючая проволока, низко натянутая над землей, будет для них весьма непростым препятствием, как и многочисленные пулеметные гнезда и стрелковые ячейки, из которых по ним ведут прицельный и точный огонь, не давая даже приблизиться к передовой. Все это делает атаку подчиненных майора Бигнера абсолютно бессмысленной.
Макс удивился нелепой и явно расточительной трате живой силы, учитывая, что немецкие командиры крайне редко шли на это — они весьма бережно относились к своим подчиненным и просто так, в лобовую атаку их не посылали. Каждый штурм тщательно планировался, велась длительная разведка местности, выяснялись силы противника, и лишь после этого принималось решение, где, чем и как атаковать. И при поддержке каких технических средств — артиллерии, минометов, танков, самоходок…
Поэтому Макс не понимал, что происходит, хотя, разумеется, своего мнения не высказывал: во-первых, это был не его приказ, значит, это и не его бой, а во-вторых, чего их жалеть, этих фашистских гадов? Он с внутренним удовлетворением и даже злорадством наблюдал, как падали одна за другой на русскую землю бегущие фигурки в грязно-зеленой форме, и как все меньше становилось тех, кто потом поднимался и продолжал атаку…
Танки доползли до середины поля и, напоровшись на минные заграждения, резко сдали назад. Но не все — две машины из четырех были поражены. У них разорвало гусеницы, и расчеты русских «ратш-бумов» быстро довели дело до логического конца — спокойно расстреляли неподвижные цели. Экипажи, к счастью, успели спастись — в последнюю секунду выскочили из горящих панцеров. Поле затянуло черным жирным дымом, едкая гарь липко наполнила воздух. Резко запахло горелым человеческим мясом, порохом и раскаленным металлом. Запах войны и смерти.
Макс наблюдал в бинокль за избиением испытуемых младенцев и прикидывал, как скоро их самих погонят в бой. Ясно же было, что атака провалилась, биверунге с задачей не справились. Однако приказа идти в атаку почему-то все не было, майор Хопман чего-то выжидал.
Вскоре Макс понял, чего именно. Пока одна рота испытуемых, поддерживаемая неспешными Pz III, атаковала высотку в лоб и отвлекала на себя внимание, другая в сопровождении двух StuG III готовилась нанести внезапный удар на правом фланге. Две приземистые, тяжелые «штуги» с короткими, как будто обрезанными, стволами и низкими, скошенными башнями, буквально по-пластунски прокрались по овражку к самым русским позициям и приготовились к броску. Благодаря весьма невеликому «росту» (всего-то два метра) им удалось остаться практически незамеченными. Внезапное же появление на поле боя двух «штуг» в сопровождении свежей роты могло существенно изменить ситуацию…
«Артштурмы» — машины тяжелые, неповоротливые, но достаточно мощные, обладающие хорошим вооружением. Их 75-миллиметровые пушки могли разбить русскую батарею и смести красноармейцев с позиции. «Что же делать?» — подумал Макс. Ему не хотелось, чтобы атака испытуемых увенчалась успехом, но и помешать ей он ничем не мог.
